Куда вам хочется ехать?


Терапевт: А куда вам хочется ехать? Для примера: в одно место, во второе или вообще никуда не хочется ехать?
Полина (перебивает): Или остаться вообще дома!
Терапевт: Может, вы выбираете поехать туда, или поехать сюда, или лучше никуда не ехать, а просто лечь лицом в подушку и не двигаться. Потом вы думаете: нет, нельзя, надо все равно что-то делать дома.
Полина (задумчиво смотрит перед собой): Какие-то варианты уже перепробованы. Пробовала оставаться дома.
Дома тоже можно отдохнуть, вставать когда хочешь, вообще не вставать. В конце концов, кататься на лыжах в парке.
Но все оканчивается какими-то делами дома, никаких прогулок.
На мой взгляд, проблема заключается в том, что у клиентки нет ясной идентификации. Она в каком-то смысле могла бы быть и тем, и этим, она принимает разные формы.
То, что она переводчица, тоже отражает проблему отсутствия ясной идентификации, которая оставляет опасность того, что вдруг на нее что-то нахлынет, и она не сможет отвечать за себя. Отсюда такая тщательность, привязанность к внешним обстоятельствам, понятным обстоятельствам  это для нее способ хотя бы внешне себя идентифицировать, глядя извне, четко осознавать кто она.
Терапевт: А вторая проблема?
Полина (положила футляр для очков на колени, задумчиво чешет за ухом): Я поняла, что дома оставаться нельзя, нужно обязательно сменить обстановку.
Терапевт: Как вы думаете, вторая проблема с чем связана?
Полина: Физкультурная?
Терапевт: Угу.
Полина: Исключительно с ленью. Нужно переменить положение, подвигаться.
Терапевт: Есть образы, которые эту проблему иллюстрируют. Первый  спящая красавица.
Так хорошо: лежишь себе в хрустальном гробу, раскачиваешься на цепях и спишь.
Полина (смеется, теребит футляр для очков): Это неплохо.
Этот мотив ей понравился. Потому что в нем заключено основное: не надо двигаться. Есть оболочка.
За тебя уже все решено. Просыпаться самой не нужно. “Может быть, разбудят, но это уже их проблемы, а не мои.
И главное, чтобы мне было гарантировано, что я  царевна. Я  спящая царевна, и моя профессия  спать.”
Терапевт: И никому до тебя нет дела.
Полина (смеется): Прекрасно! И главное, чтобы не будили!
Терапевт: И даже неважно, везут ли гроб в одну страну или в другую  лишь бы не будили. И пускай таскают, куда хотят.


Полина: В общем, везде одно и то же. (Согласно кивает.)
Терапевт: А вот если бы этот хрустальный гроб погрузили на дно океана, чтобы там было тихо?
Полина: Это не имеет значения, лишь бы не будили. (Поет.) Не буди-и-и меня!
Если говорить об оппозиции фокусировки-расфокусировки, то проблема Полины состоит в том, чтобы ее сфокусировать, а не расфокусировать. Это тот редкий случай, когда важнее не только избавить человека от его проблем и заставить забыть о своих четких идентификациях, но и заставить его как бы принять всерьез те выборы или те идентификации, или те способы действия, которые у него и так есть. Клиентка как бы все время говорит про то, что вообще-то ей безразлично, настолько все равно, что трудно выбрать.
И трудно выбрать все  образ жизни, работу, отдых... Вопрос в том, чтобы найти все-таки некие опорные точки, к которым она так или иначе может быть прикреплена, к которым она может возвращаться, как к пресловутому колышку.
Терапевт: А если это подверстать к тому, что связано со спортом, то главное  двигаться можно, но чтобы толчков не было, все было очень плавно. “Если уж меня в конце концов поставили на ноги и толкнули, я могу долго идти, но чтобы не надо было никуда поворачиваться, возвращаться...”
Полина (сначала согласно кивает, потом перебивает): И чтобы никаких групповых видов спорта, где есть соревнования.
Терапевт: Вы не верите в существование других людей?
Происходит резкий переход. Речь идет о том, что клиентка хочет жить без суставов. Вообще не шевелиться.

Быть телом, в котором нет отдельных частей  ни рук, ни ног. Это же относится и ко времени.
Лишь бы не меняться. Оказаться без ритма. Раствориться.
Отказаться от какой бы то ни было фигуры. Целиком превратиться в фон.


Полина: Я не верю в то, что они могут быть полезны для меня. (Теребит рукав блузки и смеется. Терапевт смеется вместе с ней.)
Терапевт: Вы сами по себе, а они сами по себе?
Полина: К сожалению, это не всегда так. (Отодвигает стул, усаживается плотнее, закидывает ногу на ногу, руки скрещивает на коленях, кладет футляр для очков на стол.)
Терапевт: Что еще к образу вечного покоя? Хотели бы вы быть звездой в небе, чтобы о вас знали только астрологи?
Полина: Да. Астрологов мало, и они без дела не обращаются. (Закрыла глаза и откинула голову.) Да, хотела бы.
Не Луной только, нет  звездой.
Терапевт: Как вы думаете, с чем это связано? Вас кто-нибудь когда-нибудь пугал?
Полина (откидывает голову, поправляет очки, смотрит “в себя”): Я не могу сказать, что-то должно было быть. Давайте не будем сейчас это трогать, потому что очень страшно.
Где-то в возрасте от 3,5 до 4,5 лет, наверное, было что-то.
Терапевт: Откуда вы это знаете?
Полина (немного смущенно): Из астрологических карт.
Терапевт: А из ощущений вы что-нибудь знаете?
Полина (держит себя рукой за шею): Я даже не могу об этом говорить.
Терапевт: Хорошо... А если мы теперь вместе решим, что есть крепкий забор, который отгораживает какой-то отрезок жизни, отрезок времени, и мы туда не будем входить, то тогда другие отрезки будут более открыты?
Полина (достает из рукава платок и вытирает глаза): Вы знаете, у меня забор сразу за спиной. (Изображает это руками.) Сзади ничего нет, но зато очень много впереди.
В прошлом Полина  моя пациентка, и я знаю, что у нее было нормальное среднестатистическое прошлое. Проблематика этого прошлого, скорее, в досознательной, глубокой витальной тревоге. Поэтому очень важно, чтобы вся работа имела особенно большой аспект обволакивания, заласкивания, тепла, укачивания,  такого эмбрионального характера.
Из этого эмбрионального фона, из этого тепла образовались бы некие сны, образы, мерцающие сны-образы, которые, как во сне, имеют все-таки свою определенность. Постепенно, как переводная картинка, из этих снов, из мерцающих образов возникают четкие картины.
И она оказывается субъектом, который перелистывает эту книгу картин своей жизни.
Терапевт: Давайте представим, что это не такой уж и большой отрезок времени  такая будочка, вы через нее будете перепрыгивать. Если вы двигаетесь назад, за нее, вы ее перепрыгиваете; она прочная, вы за нее не задеваете, идете назад, а если направляетесь вперед, опять через нее перепрыгиваете и идете спокойно вперед.
Полина: Будочка?
Терапевт: Бункер... В нем радиоактивное прошлое.
Оно надежно изолировано.
Полина (задумчиво подпирает рукой голову, вздыхает): Так. Образ такой: забор начинается сразу за спиной.
Терапевт: Вчера?
Полина: Да, даже, может быть, до обеда. Но есть дверь, можно войти. Там написано: “Опасная зона”.

Действительно, бункер.
Наверху  маленький кусочек, а внизу  забетонированное пространство. До забора и дальше.
А наверху  маскировочная земля, и там что-то растет. Я чувствую, можно зайти, походить...
Терапевт: Значит, вы человек будущего, прошлого у вас нет?
Полина: Нет. (Смеется.) Будущего, наверное, тоже нет.
Терапевт: Вы человек настоящего, камикадзе. Прошлого нет, будущего нет, вся задача в том, чтобы направить самолет к нужной цели.
Образ камикадзе можно интерпретировать по-разному. В частности, в нем содержится некая соотнесенность с тем, что она не одна на свете.
Что существуют культуры, или культурные слои, которые живут так же, как она. Это образ, в котором есть только очень ярко выраженное “здесь-и-сейчас”, но в этот острый момент у человека становится как бы больше возможностей и больше жизни, чем у того человека, который на свою жизнь смотрит, как на бесконечность.
Полина: Да, достойно прожить настоящее.
Терапевт: Вы самурай. Вы готовы умереть, как настоящий человек.
Полина: Мне это нравится. (С интересом смотрит на терапевта.)
Терапевт: Умереть  значит оказать услугу человечеству, отдельному лицу, начальству, неважно кому, но здесь и сейчас. Нет прошлого, нет будущего, есть точное соответствие настоящему.
Есть самурай.
Полина: Вы знаете  мне нравится. (Кивает одобрительно.)
Терапевт: Значит, остается только научиться делать харакири?
Полина (задумчиво мотает головой): Нет, харакири не хочу.
Терапевт: Меч нравится?
Полина: Да.
Терапевт: А вы готовы научиться владеть мечом? Ведь самурай  это особый кодекс, вы всегда должны быть готовы к смерти, находиться в чистом белье...
Полина: Да, да...
Терапевт: Разобравшись со своими делами...
Полина: Да.
Терапевт: Самурай благороден в своих прошлых поступках, он бросается на смерть и рубится не щадя живота своего, он столь храбр, что может избегнуть смерти, но должен быть к ней готов.
Полина: Да.



Содержание раздела