Расщепленная личность


 
РАСЩЕПЛЕННАЯ ЛИЧНОСТЬ
(или на кого мы работаем)
Сделаем небольшую паузу и отметим для себя два момента: хотим мы того или нет, но все, что мы делаем, мы делаем для себя. Однако же мы не однородны, а состоим из множества элементов - своих желаний, страхов, комплексов, предрассудков. Но каждому из нас кажется, что он - вовсе не этот перечень, а что-то другое, что-то большее и лучшее.

По крайней мере, хочется в это верить... Что ж, мы отправляемся на поиски нас.
Из клона в клон переходя, там движется народ...
В свое время я написал книгу Homo-не -Sapiens (т. е. Человек-не-Разумный) „ где есть раздел, который называется Множественная личность. Там я рассказываю о том, что нас нет, а вместо нас функционируют так называемые роли. Мы никогда не бываем целостными, мы всегда подстраиваемся под те отношения, в которых оказываемся.
Со своими родителями мы ведем себя так, как ребенок должен вести себя по отношению к родителям. Это роль ребенка. Со своими детьми мы родители (это тоже роль), с друзьями - друзья, с супругами - супруги, с начальником - подчиненные, с подчиненными - начальники.
Короче говоря, мы постоянно множимся, клонируемся. И все эти клоны - мы, но ни один из них не является нами на 100%. Это всегда какие-то проценты от нас - десять, двадцать, пять.

В сущности, все это естественно. Однако печально, потому что как-то глупо - жить частями. И обидно, потому что нас нет целиком.
В этой упомянутой книге я рассказал о том, как эти роли могут стать способами манипуляции другими людьми. А в другой книге - С неврозом по жизни - я целый раздел уделил невротическим стилям жизни - это когда такие роли становятся средством, если так можно выразиться, самоманипуляции (когда мы манипулируем с помощью такой роли самими собой).
О чем же сейчас пойдет речь? О том, кто стоит за всеми этими ролями. Нас никто и никогда не учил быть самими собой, причем по очень простой причине: никто не знает, как это сделать. Никто не знает, как научить человека быть самим собой - он всегда особенный и тайна за семью печатями. Да и положа руку на сердце, никто в этом обучении (кроме нас самих, разумеется) не заинтересован.

Обществу мы нужны стандартными, а не индивидуальными, - так проще, так мы укладываемся в единую тарифную сетку. Нас можно научить быть ребенком своих родителей, а также родителем, мужем, женой.
Нас можно научить быть учеником в отношении учителей. Нас можно научить быть врачом, пациентом... Для каждой из этих ролей придуманы свои инструкции, кодексы, нормативы, тактико-технические данные и руководства по эксплуатации.

Наш репертуар огромен: в нас есть роли пассажира трамвая, покупателя в магазине, роль жильца, роль специалиста, роль дилетанта и еще бог знает какие роли.
Вы встречаетесь со своими родителями в отчем доме и ощущаете себя ребенком. Вы говорите: Да, мама, конечно, мама, Хорошо папа, как ты скажешь. Потом вы приходите в свой дом, а у вас там свой балбес шестнадцати лет.

И вы говорите ему: Пойди туда!, Сделай то!, Сколько можно тебе повторять! А он в ответ: Да, мама, конечно, папа и т. д. Меняется антураж, суть остается та же самая.
Точно так же вы приходите на работу, вы начальник или подчиненный, вы встречаетесь со своими одноклассниками или однокурсниками. Если преуспели в жизни больше, вы или расточаете благополучие, или изыскиваете возможность помочь старым приятелям. Если они (кто-то из них) преуспели больше вашего, вы или заискиваете, или делаете вид, что вам на все наплевать. Наконец, вы оказываетесь в своем садоводстве. Если ' вы председатель тамошнего совета, то распоряжаетесь, если нет - просите.

Тут вы ходили пафос -но, как надутый тюфяк, распираемый от собственной значимости, - вы начальник; а тут - на цыпочках: Извините, можно вас побеспокоить? - вы проситель.
Всему этому нас можно научить и всему этому нас учат. Но научить нас быть самими собой нвозможно. И в тот момент, когда мы понимаем это, все становится на свои места, все оказывается просто и понятно.

Мы не будем самими собой до тех пор, пока сами не научимся, пока сами себя не сделаем.


Некоторые из нас, впрочем, хорошо понимают, что каждая из таких социальных ролей - чистой воды спектакль: Весь мир театр, люди в нем - актеры. Но достаточно ли этого понимания, чтобы быть самим собой? Судя по всему - нет, поскольку такое понимание никчемности своих социальных ролей приводит к отработке ролей другого рода.


Просмотрите, для примера, роль обиженного - это целая пьеса. Роль оскорбленного или униженного - это настоящая драма! Роль сердитого или сообщающего о собственном негодовании - это телевизионный спектакль. А еще есть роли непонятого, отвергнутого, обманутого, огорченного, виноватого, стыдящегося, испуганного, зависимого, даже свободного (А мне все нипочем!), а иногда, вы не поверите, счастливого (Жизнь удалась!)
У нас десятки, сотни, тысячи таких ролей - первого, второго и третьего плана. Мы отыгрываем их, даже не замечая. Из-за них мы лишены целостности, а следовательно, не можем быть сами собой. Из-за них наши отношения с другими людьми превращаются в спектакль, а потому мы хронически страдаем от чувства одиночества. Из-за них даже наши чувства оказываются бутафорными, от них тянет нафталином!

И, наконец, главное - наши поступки часто диктуются нашими ролями, а часто делаются в угоду нашим ролям. А мы-то сами где? Для себя-то, для настоящих? мы хоть что-то делаем?!.
Мы раздроблены, мы потерялись за своими ролями. Мы даже не чувствуем, что играем, не понимаем, что на самом деле наши роли играют нас, а не мы их. Нас много, мы, каждый из нас - армада клонов.

Но где мы настоящие?! Очевидно, что сколь бы нам ни нравилась та или иная наша собственная роль, - это только роль, а не мы сами.
А вас я попрошу... остаться!
Мы отыгрываем те роли, которые усвоили у своих родителей и прочих родственников, воспитателей и учителей, а есть еще кино, литература. Со всего этого мы снимаем кальку, мы тренируемся и репетируем. В наших интонациях слышны интонации наших родителей, а жестах - их жесты. В наших мыслях - мысли наших учителей, иногда - сверстников, иногда - умных книжек.

В наших чувствах - переживания актеров, страдания поэтов. Мы всегда находим, за кем бы подсмотреть, чтобы правильно себя повести в той или иной ситуации.
Свою ли жизнь мы проживаем во всех этих случаях? Вот я сейчас раздражаюсь, я раздражен. Но я ли это? Или. же я просто знаю, привык, усвоил, что в ситуации, когда кто-то ведет себя так-то, следует раздражаться, положено, предписано раздражаться?

И если задуматься об этом в данный конкретный момент, то окажется, что я-то, лично я и не так уж сильно раздражен, как это, быть может, выглядит со стороны или как это у меня получается показывать.
Но человек, на которого я раздражаюсь, не знает, что у меня внутри. Он видит то, что он видит. Ему непонятно, что мое раздражение - это просто привычная реакция, которая, если разобраться, к нему непосредственно никакого отношения не имеет.

Следовательно, раздражаясь, мы поступаем в угоду своей привычке, своей роли раздраженного, но не себе и не тому, кто, как нам кажется, вынудил нас раздражаться.
Мы должны были бы бояться своих ролей, а не того, что мы плохо играем (мы же боимся именно этого). Бороться со своей ролью, искать свою естественность, чтобы проживать свою, а не чужую жизнь, чтобы если и делать ошибки - то свои, а не чужие. Иначе не будет ответственности, а наши роли будут играть нами.
Все это, как мне кажется, прекрасно понимал наш замечательный ученый Иван Петрович Павлов. Он вообще был весьма темпераментным человеком и мог устроить настоящую взбучку сотруднику, сорвавшему эксперимент. Он выходил из себя даже в тех случаях, когда кто-то из служащих его лаборатории просто неправильно употреблял какой-то научный термин. Однажды, не выдержав подобных оскорблений от академика, один из его аспирантов подал заявление об увольнении.

Иван Петрович отреагировал замечательным образом: Мое оскорбившее вас поведение есть не более чем привычка, а потому не может рассматриваться как достаточный повод к увольнению из лаборатории.
И в этом поступке великого ученого - все показательно. Конечно, его раздражение не делает ему чести. Однако он понимал, что раздражение - это только роль раздраженного, привычка раздражаться.

С другой стороны, он понимал, сколь пагубно принимать подобные привычки всерьез, делать на основании таких казусов (а это казус - несмотря на его типичность!) какие-либо выводы. Павлов словно бы говорил своему аспиранту: Батенька, вы должны думать не о том, что видите, но о том, что вам, лично вам нужно видеть. И странно, если вы воспринимаете мое раздражение, но не замечаете его наигранности, не видите, что академик желает вам добра, хотя он и с прибабахом!
Иными словами, фраза, обращенная им к ученику, означала буквально следующее: Да, я поступил дурно.



Содержание раздела