Теории, отрицающие возможность абстрактных законов развития


Именно так понимал дело и К.Маркс. "По существу речь идет, говорит он в "Капитале", не о более высокой или низкой степени развития общественных антагонизмов, возникающих из естественных законов капиталистического производства. Речь идет о самых этих законах, о тенденциях, действующих и проявляющихся с железной необходимостью"2 . Характерная черта Маркса и его школы состоит именно в стремле- [108]
нии раскрыть эти проявляющиеся с железной необходимостью законы общественной динамики. Маркс пользуется диалектическим методом, который вполне применим к вечно изменяющейся, полной противоречий действительности. Действительность противоречива, потому что она изменчива и в глубине своей диалектична. Маркс заимствует схему диалектического развития, "обращая ее на ноги", у Гегеля.

Это знаменитая триада: тезис, антитезис и синтезис. Данная формула для Маркса является формулой самого общего и абстрактного закона развития общества. В самом деле, что, например, представляет Марксова схема хозяйственного развития ? Ни больше ни меньше, как иллюстрацию диалектического закона.

Полагая, что состояние производительных сил определяет собой всю общественную жизнь, Маркс намечает свою схему именно по признаку состояния производительных сил, которое наглядно проявляется в технике и способах производства. Эти ступени К.Каутским формулируются в таком виде: общественное производство (первобытный коммунизм), простое товарное производство и капиталистическое3 . Легко видеть, что эта триада в общем воспроизводит диалектический закон и что взаимоотношение между общим законом диалектического развития и законом Раз-вития хозяйства у Маркса в логическом смысле подобно отношению закона эволюции Спенсера к его эмпирическим обобществлениям4 .
Но Маркс, собственно, более всего был занят изучением капиталистического периода и открытием законов, управляющих специально развитием жизни этого периода. Наиболее ярким образцом таких законов является его знаменитый закон концентрации производства, всеобщий закон капиталистического накопления, распадающийся на ряд более частных законов5 . Развив с железной логикой теорию этих законов, Маркс вместе с тем вскрыл противоречия капиталистического строя и получил право предсказать его падение.
Из социологических теорий хорошей иллюстрацией характеризуемого типа учений служит учение Гумпловича. Гумплович очень упорно настаивает на строгой закономерности социального процесса. Он определяет закон так: "Закон означает предполагаемую норму, к которой сводятся конкретные процессы в социальной
[109]
области и сообразно с которой воздействуют друг на друга и развиваются социальные элементы, т. е. сингенетические группы"6 . Понимая закон таким образом, Гумплович отказывается видеть в эмпирических обобщениях статистики также закон. Итак, социальное развитие вполне закономерно. "Оно начинается всегда и всюду там, где существуют налицо соответствующие социальные условия". Формула закона общественного развития Гумпловича выражает ту мысль, что развитие это есть круговорот. Каждая нация достигает вершины развития и затем идет навстречу гибели.

Причина этого лежит в экономической области. Потребности приводят людей к группировке. На низших ступенях культуры люди этих групп имеют только заботу о самосохранении и продолжении рода. Оттого наряду с нуждой быстро растет население и нация крепнет. Но вместе с тем растет культура, и она порождает в массах множество иных стремлений и, между прочим, стремление обеспечить благосостояние потомства путем задержки роста населения.

Это приводит к ослаблению нации, и она гибнет под ударами иных, более молодых и сильных народов. Так создается круговорот развития.
Попытку оправдания законов социального развития находим мы также в чисто методологических изысканиях Б. Кистяковского7 . Он понимает закон как абстрактное выражение соотношения логически изолированных элементов. Он не отождествляет его с причинностью, принимая последнюю за норму нашего мышления8 . Кистяковский, далее, проводит глубокую, по его мнению, методологическую грань между сущностью законов и наук физики, химии и физиологии, с одной стороны, и космологии, геологии, биологии и социологии с другой. Первые, построя свои законы, отвлекаются от момента пространства и времени. Их законы это вечные и всеобщие законы природы.



Совершенно иное нужно сказать о второй категории законов и наук. Они суть конкретное применение вечных законов природы. Эти науки изучают течение природных событий как результат комбинации вечных законов. Отличительная черта их та, что в их законы примешивается временной и пространственный момент. Они изучают именно законы развития феноменов-комбинаций, слагающихся под действием вечных законов.

Эти науки конкретнее первых, и в этом raison d'etre их, потому что в существе дела они не дают ничего нового, если их феномены разложить на более элементарные части. Тогда их объект будет целиком поглощен более общими науками.

К эволюционным наукам относится и социология. Она дает социальные законы развития, в то время как космология законы развития
[110]
вселенной. Социологию нельзя смешивать с историей: история изучает индивидуальный процесс жизни и не может дать никаких окопов.
Перейдем теперь к теориям, отрицающим возможность абстрактных законов общественного развития.

b) Теории, отрицающие возможность абстрактных законов развития.
Прежде всего мы встречаемся здесь с Г.Зиммелем. Зиммель отождествляет закон с причинной связью явлений. Он понимает его в смысле безусловно-необходимой связи при наличности равных условий (Проблемы философии истории. С. 41-43) и на этом основании отказывает эмпирическому закону в звании закона.

Но Зиммель идет дальше. Он утверждает невозможность не только законов общественного развития, но и вообще социологических законов9 . Его аргументы сводятся к следующему: 1-й аргумент.

О действительном законе можно говорить лишь тогда, когда установлена связь между неразложимыми дальше элементами. Мы не можем считать Л причиною В, если А можно дальше разложить на а, b, с, а В на , и если можно далее показать, что a обусловливает и b обусловливает . Но общественные явления настолько сложны, что их первые элементы не общезначимы. Значит, социологические законы невозможны (Социальная дифференциация.



С. 11-14). Всякое общественное явление закономерно, но нет закона, управляющего специально им.

Законы существуют лишь для его элементов. 2-й аргумент. Но если и допустить, что мы довели анализ общественных явлений до их элементов, у нас не может быть никогда уверенности, что эти элементы окончательно просты.

Мы ничем не гарантированы, что они неразложимы еще дальше и что найденные соотношения их не законы, а лишь следствия законов (Проблемы. С. 48-57). 3-й аргумент, специально против законов развития. Развитие общественных явлений происходит во времени.

И если бы мы и выполнили требования анализа общественных явлений на элементы и нашли бы связь между последними, то безусловность ее для будущего мы могли бы утверждать лишь при условии отсутствия посторонних вмешательств. А между тем историческая жизнь людей есть только отрывок космической истории. И что запрещает предположить влияние на человеческую историю сил, не входящих в нее?

Зиммель приводит дальше еще и другие соображения, на которых мы не остановимся. Всеми ими он подписал смертный приговор очень многим выдававшимся за законы формулам и признал, между прочим, что со-
[111]
циальная дифференциация, над выяснением причин которой он работал немало и очень успешно сам, есть тоже не закон, а лишь следствие законов. Но Зиммель дальше оговаривается, что критиковал понятие закона с точки зрения идеала познания. Поскольку же фактическое состояние знания вообще не совершенно, нужно признать большую ориентирующую роль и за приобретенными обобщениями.

Так спасается от грозящего скептицизма этот, кажется, специально созданный для критики мыслитель нашего времени.
Остановимся, далее, на очень оригинальных доводах против возможности законов развития общественной истории, представленных Ф.Экснером10 . Экснер опирается на принципы Больцмана. "Все происходящее в природе, говорит он, является результатом случайных событий" (движения молекул, течения представлений, человеческих действий и т.п.). Если наблюдаемое нами явление состоит из необозримого множества случайных событий, то эти события по принципу большого числа обнаруживают в совокупности закономерность, и мы говорим о законе явления. Естествоиспытатель, имеющий дело с атомами и молекулами и т.д., наблюдает именно невообразимое число их в совокупности, и вот почему естественные науки достигли большой точности и сформулировали ряд законов. Наоборот, гуманитарные науки имеют дело с явлениями, которые не заключают в себе необходимого числа случайных событий. Если собрать всю совокупность человеческих действий, разбросанных на протяжении веков, то и тогда число их будет невелико по сравнению с данными естествоиспытателя.

Но разве мыслимо окинуть взором всю историю человечества в деталях? Отсюда вывод: "Весьма вероятно, говорит Экснер, что в истории народов эволюция проистекает аналогично какому-либо из других явлений природы, но отчего же она в таком случае не обнаруживает никаких законов?" Ответ на этот вопрос мы уже знаем.



Содержание раздела