Проблема одиночества и общества


мало помог бы делу. Мужчина хотел бы успокоить боль, задержать приближение
смерти, словом, он хотел бы помочь, но где помочь нельзя, там для нем нет места, там вступает в свои права ухаживание - занятие, для которого наиболее приспособлена женщина. Жестоко заблуждаются, когда деятельность женщин на этом поприще объясняют какими-либо иными соображениями, кроме утилитарных.
К этому присоединяется еще то обстоятельство, что женщине совершенно чужда проблема одиночества и общества.
Она наиболее приспособлена к роли компаньонки (чтицы, сестры милосердия) именно потому, что она никогда не выходит из своего одиночества. Для мужчины состояние одиночества и пребывание в обществе составляют, так или иначе, проблему, хотя бы он только одно из двух признавал для себя возможным.
Чтобы ухаживать за больным, женщина не оставляет своего одиночества. Если бы она в состоянии была оставить его, то ее поступок мог бы быть назван нравственным.
Женщина никогда не одинока, она не питает особенной склонности к одиночеству, но и не чувствует особенного страха перед ним. Женщина, даже будучи одинокой, живет в самой тесной связанности со всеми людьми, которых она знает: это


лучшее доказательство того, что она не монада, так как монада все же имеет
свои границы. Женщина по своей природе безгранична, но не в том смысле, как гений, границы которого совпадают с границами мира. Под безграничностью женщины нужно понимать только то, что ничто существенное не отделяет ее от
природы и людей. В этом состоянии слияния есть несомненно нечто половое. Сообразно этому, женское сострдание проявляется в некотором телесном приближении к существу, вызывающему в ней это чувство.
Это - животная нежность; женщина должна ласкать для того, чтобы и утешать. Вот еще одно доказательство в пользу того, что между женщиной и окружающей средой нет той резкой грани, как между одной индивидуальностью и другой! Женщина проявляет свое уважение
к страданиям ближнего не в молчании, а в причитаниях: настолько сильно он чувствует свою связь с ним не как существо духовное, а физическое. Жизнь, расплывающаяся в окружающем, является одной из наиболее важных черт существа женщин, чреватых самыми глубокими последствиями. Она является
причиной повышенной чувствительности женщины, ее необычайной готовности и бесстыдства лить слезы по всякому поводу. Недаром мы знаем только тип
плакальщицы. Мужчина же, который плачет в обществе, мало может рассчитывать на уважение к себе.
Когда кто-либо плачет, женщина плачет вместе с ним, когда кто-либо смеется (только не над ней), женщина делает то же. Этим исчерпана добрая половина женского сострадания. Приставать к другим людям со своим горем, плакаться на свою судьбу,
требовать от людей сострадания - искусство исключительно женское. В этом
лежит самое убедительное доказательство психического бесстыдства женщины. Женщина вызывает сострадание в других людях, чтобы иметь возможность плакать вместе с ними и, таким образом, повысить собственную жалость к самой себе. Можно без преувеличения сказать, что женщина, проливая слезы даже в одиночестве, плачет вместе с другими, которым она мысленно жалуется на свои
страдания. Это еще в большей степени растрогивает ее. "Сострадание к себе
самой" исключительно женская особенность. Женщина прежде всего ставит себя в один ряд с другими людьми, делает себя объектом их чувства сострадания, а затем она. сильно растроганная, вместе с ними начинает плакать над собой "несчастной".
На этом основании ничто в столь сильной степени не вызывает стыда в мужчине, как импульс к этому, так называемому "состраданию к себе самому", на котором он себя иногда неожиданно поймает: такое состояние фактически превращает субъекта в объект. Женское сострадание, в которое верил даже Шопенгауэр, это вообще один
только плач и вой, при малейшем поводе, без малейшего труда, без стыда подавить в себе это чувство. Истинное сострадание, как и всякое страдание,
поскольку оно действительно серьезно, должно быть стыдливо. Больше того, ни одно страдание не может быть так стыдливо, как сострадание и любовь, так как
в этих двух чувствах мы приходим к сознанию тех крайних пределов личности,

которых уже нельзя перейти. О любви и ее стыдливости мы поговорим в дальнейшем, В сострадании, в истинном мужском сострадании, лежит какое-то
чувство стыда, какое-то сознание вины, что мне не приходится так сильно страдать, как ему, что я - не одно и то же, что и он, а совершенно отличное от него существо, отделенное от него даже внешними условиями жизни. Мужское
сострадание - это краснеющее за самого себя princpium individuationis Поэтому женское сострадание навязчиво, мужское - скрытно. Какое отношение имеет сострадание к стыдливости женщин, отчасти уже выяснено здесь, отчасти будет разобрано в дальнейшем в связи с вопросом об
истерии. Мы окончательно отказываемся понимать, как люди могут говорить о какой-то врожденной стыдливости женщины при том наивном усердии, с каким они щеголяют в декольтированных платьях, конечно, с некоторого разрешения со стороны общественного мнения.
Можно быть стыдливым, можно и не быть. Но нельзя
говорить о стыдливости женщин, раз они равномерно забывают о ней в известные промежутки времени. Абсолютным доказательством бесстыдства женщин может служить тот факт,
что они в присутствии других женщин без всякого стеснения выставляют напоказ свое голое тело, мужчины же между собою всегда стараются прикрыть свою наготу.
В этом лежит также указание на то, откуда собственно исходит это пресловутое требование стыдливости, которое женщины внешним образом так
педантично соблюдают. Когда женщины остаются одни, между ними происходит самый оживленный обмен сравнений физических прелестей каждой из них, и нередко все присутствующие подвергаются самому подробному осмотру. Все это
делается не без некоторой похотливости, так как совершенно бессознательно основной точкой зрения остается та ценность, которую мужчина придает тому или иному физическому преимуществу женщины. Мужчина абсолютно не
интересуется наготой другого мужчины, женщина же мысленно раздевает всякую другую женщину и, таким образом, она доказывает всеобщее межиндивидуальное бесстыдство своем пола. Мужчине не приятно и противно знать половую жизнь другого мужчины.
Женщина же создает себе в мыслях общую картину половой жизни другой женщины немедленно после первого знакомства с ней, она даже оценивает другую женщину исключительно с этой точки зрения в ее "жизни". Я еще вернусь к более глубокому разбору этой темы.
Здесь изложение впервые сталкивается с тем моментом, о котором я говорил во второй главе этой части труда.
Необходимо прежде всего сознавать то, чего мы стыдимся, только тогда мы и можем ощущать чувство стыда. Но для сознательности, как для чувства стыда, необходим прежде всем какой-нибудь дифференцирующий момент.
Женщина, которая только сексуальна, может казаться асексуальной, так как она - сама сексуальность.
У нее половая индивидуальность не выступает ни физически, ни психически, ни пространственно, ни во времени с такой отчетливостью, как у мужчины.
Женщина, бесстыдная по природе своей, может произвести впечатление стыдливости, так как у нее нет стыда, который можно было бы оскорбить. Таким образом оказывается, что женщина или никогда не бывает голой, или пребывает в вечной наготе.
Она никогда не может быть голой, так как не в состоянии придти к мысли об истинной наготе. Она всегда остается голой, так как в ней отсутствует то, что могло бы привести ее к сознанию своей (объективной) наготы и послужить импульсом к ее прикрытию.
Что можно быть голым и в одежде - истина, недоступная только тупому уму, но плох тот психолог, на которого одежда так убедительно действует, что он отказывается говорить о наготе.
Женщина объективно всегда нага, даже в кринолине и корсете. Это находится в неразрывной связи с тем значением, которое имеет для
женщины слово "я". Когда спрашивают женщину, что она разумеет под своим "я", то она не может себе представить ничего иного, кроме своего тела. Внешность - это "я" женщин. "Рисунок человеческого я" набросанный Махом в его
"Предварительных антиметафизических замечаниях", дает нам истинную характеристику "я" совершенной женщины. Если Э. Краузе говорит, что
самосозерцание "я" вполне выполнимо то это вовсе не так смешно, как думает Мах, а за ним многие другие, которым в произведениях Маха понравилась именно эта "шутливая иллюстрация философского "Много шума из ничего". Женское "я" является основанием ее специфического тщеславия.
Мужское тщеславие есть проявление воли к ценности. Объективная форма его выражения, его чувствительность, заключается в потребности устранить всякое сомнение со стороны других людей в достижимости этой ценности.
Личность - это то, что дает мужчине ценность и вневременность. Эта высшая ценность, которую нельзя



Содержание раздела