Эксперимент — это единственный судья научной истины


Возможно, телевизионные передачи, транслировавшиеся в первые годы развития отрасли, поощряли преступное поведение. К примеру, героями популярного шоу «Тле АпСу СпГлг.п 5по\л/», стартовавшего в 1960 году, были дружелюбный шериф, никогда не носивший с собой оружия, и его экстравагантный и неловкий помощник по имени Барни Файф. Не исключено, что потенциальные преступники, наблюдавшие за жизнью этих двух персонажей, постепенно приходили к умозаключению о том, что полиции вообще не стоит бояться.
Как общество в целом, мы признаем, что среди нас всегда будут отщепенцы, склонные к совершению преступлений. Однако это все равно не объясняет, почему соседи Китти Дженовезе — вменяемые и хорошие люди — отказались ей помочь. Каждый из нас ежедневно является свидетелем актов альтруизма, больших и малых (иногда и мы сами совершаем добрые поступки).

Так почему же никто из жителей Куинса не совершил добрый поступок в ту ночь?
Ответ на этот вопрос, скорее всего, лежит вне экономической плоскости. Да, экономисты охотно говорят о кризисах ликвидности, ценах на нефть или даже о производных ценных бумагах — но как

насчет социального поведения и добрых поступков? Думают ли экономисты об этом?
На протяжении столетий ответ на этот вопрос был отрицательным. Однако примерно в то же время, когда произошло убийство Дженовезе, несколько экономистов-отступников занялись глубоким изучением этих вопросов. Главным среди них был Гэри Беккер, про которого мы уже рассказывали выше в предисловии к книге.

Не желая ограничиваться вопросами оценки экономических вариантов действий людей, Беккер решил добавить в оценку чувства, лежащие в основе их решений.
Некоторые из наиболее интересных исследований Беккера были связаны с темой альтруизма. К примеру, он утверждал, что человек, преследующий исключительно личные интересы в сфере бизнеса, может проявлять альтруизм по отношению к своим близким, — однако Беккер (который все же оставался экономистом) делал оговорку, что даже в семейных отношениях альтруизм может содержать в себе стратегический элемент. Несколько лет спустя экономисты Дуг Бернхейм, Андрей Шлейфер и Ларри Саммерс смогли эмпирически подтвердить точку зрения Беккера.

С помощью данных долгосрочного исследования, проводимого правительством США, они показали, что дети чаще посещают своего престарелого родителя в доме престарелых в том случае, если ожидают получения от него значительного наследства7.
Стоп, скажете вы: может быть, дело заключается в том, что представители младшего поколения богатых семей попросту больше заботятся о своих престарелых родителях?
Это возражение имеет рациональное зерно — ив этом случае стоило бы ожидать, что если в зажиточной семье лишь один ребенок, то он будет особенно заботлив. Однако данные показывают, что если в зажиточной или богатой семье есть всего лишь один выросший ребенок, то роста числа посещений не происходит; для этого необходимы как минимум двое. А это может означать, что дети часто приезжают к родителям вследствие конкуренции между собой за родительское наследство. То, что на первый взгляд воспринимается как обычный

семейный альтруизм, на самом деле может представлять собой своеобразную форму заранее уплачиваемого налога на наследство.
Правительства некоторых стран, способные внимательно следить за изменениями в мире, сделали еще один шаг вперед и юридически обязали совершеннолетних детей посещать своих престарелых пап и мам и поддерживать их другими способами. В Сингапуре, например, принят специальный закон, известный как Акт о поддержке родителей (Мат1:епапсе ог Рагеп^з Асг.).
Тем не менее люди часто кажутся чрезвычайно альтруистичными, причем не только по отношению к своей семье. Особенно щедры американцы, которые ежегодно жертвуют различным благотворительным организациям около 300 миллиардов долларов, что составляет больше двух процентов ВВП страны8. Вспомните хотя бы какое-нибудь недавнее землетрясение или ураган, унесшие жизни многих людей, и обратите внимание, насколько быстро группы «добрых самаритян» устремились туда, желая помочь как деньгами, так и своим временем.



Но почему?
Экономисты традиционно предполагали, что типичный человек принимает рациональные решения, основанные на своих личных интересах. Так почему же этот рациональный субъект — которого принято называть Ното есопотсиз — готов отдать часть своих с трудом заработанных денег кому-то другому: человеку, с которым он незнаком, который живет в месте с совершенно непроизносимым названием и который не может дать в ответ ничего, кроме теплой дружеской улыбки?
Основываясь на работах Гэри Беккера, новое поколение экономистов решило, что пришло время изучить роль альтруизма в мире в целом. Но как? Как мы можем отличить альтруистические действия от действий в личных интересах?

К примеру, если вы помогаете соседу восстановить сгоревший амбар, то делаете вы это просто потому, что обладаете высоким уровнем морали, или потому, что чувствуете, что в один прекрасный день может сгореть и ваш собственный амбар? Когда щедрый спонсор переводит миллионы долларов университету, в котором учился, то чем вызваны его действия: стремлением помочь развитию

науки или желанием увидеть свое имя выбитым на мемориальной табличке на стене университетского стадиона?
Разбираться в этих вещах крайне сложно. Отслеживать сами действия — или бездействия, как в случае с Китти Дженовезе, — довольно просто. Гораздо сложнее понимать намерения, стоящие за действиями.


Возможно ли использовать эксперименты в естественных условиях (такие как сценарий с участием АСШ и тюрем) для измерения уровня альтруизма? К примеру, вы можете изучить серию катастроф, чтобы увидеть, к какому огромному количеству благотворительных акций приводит каждая из них. Однако с учетом значительного количества различных переменных отделить альтруизм от всего остального будет крайне сложно.

Ужасное землетрясение в Китае — это совсем не то же самое, что палящая засуха в Африке, а та, в свою очередь, совсем не то же самое, что наводнение в Новом Орлеане. У каждого типа бедствия есть свой «зов», а кроме того, огромное влияние на величину пожертвований оказывает доля внимания, которое ему уделяют средства массовой информации. Недавнее научное исследование выявило, что благотворительные отчисления для жертв того или иного бедствия будут расти на 18 процентов после публикации статьи в газете объемом в семьсот слов, а 13-процентный прирост может быть связан с трансляцией минутного сюжета о бедствии в телевизионной программе новостей9. (Поэтому если вы желаете собрать ту или иную сумму для помощи жертвам бедствия в странах третьего мира, то молите Бога, чтобы в этот день не произошло других важных событий.) Бедствия по своей природе аномальны (и чаще всего они являются природными аномалиями — особенно те из них, что привлекают массу внимания, такие как акульи атаки).

Вероятно, это не сильно помогает нам разобраться с нашим базовым альтруизмом.
Со временем экономисты-отступники воспользовались другим подходом: если альтруизм сложно измерить в условиях реального мира, так почему бы не поместить человека в лабораторные условия, за счет чего «отшелушить» все присущие внешнему миру сложности?

Вне всякого сомнения, лабораторные эксперименты являются краеугольным камнем естественных наук еще со времен, когда Гали-лео Галилей катал бронзовый шар по наклонному деревянному желобу, стремясь проверить действие своей теории ускорения. Галилей верил (и, как оказалось, правильно) в то, что его небольшое открытие способно помочь человечеству лучше понять явления невероятного масштаба: силы, вращающие планету, порядок, царящий на небесах, и результаты человеческой жизни10.
Более чем через триста лет после этого физик Ричард Фейнман разделил эту веру. «Пробный камень всех наших знаний, — это эксперимент, — сказал он. — Эксперимент — это единственный судья научной истины». Электричество, которым вы пользуетесь, лекарства против холестерина, которые вы глотаете, или даже страница, экран или динамик, через который вы знакомитесь с этой книгой, — все это представляет собой продукт огромного количества экспериментов.
Экономисты, однако, никогда не возлагали на лабораторные эксперименты особых надежд. Большинство заботивших их проблем — к примеру, последствия роста налоговых ставок или причины инфляции — не могут изучаться в лабораториях. Однако если в лабораториях можно успешно исследовать научные тайны Вселенной, то наверняка они пригодятся и для решения проблем, связанных с альтруизмом.
Эксперименты в этой области обычно принимали форму игр, в которых участвовали студенты под руководством университетских преподавателей11. Эта дорога была впервые проложена благодаря играм разума Джона Нэша и других экономистов, которые в 1950-х годах проводили огромное количество экспериментов с так называемой «дилеммой узника» — проблемой из области теории игр, которая считается классическим примером стратегического сотрудничества (изначально она была разработана для оценки рисков, связанных с ядерным противостоянием между Соединенными Штатами и Советским Союзом).



Содержание раздела