Во Франции недовольны бретонцы и корсиканцы.


Но с окончанием «холодной войны» границы станут меняться и вне прежнего коммунистического мира. Ведь каждая граница в Африке, по существу, находится не на том месте — там, где случайно встретились английская армия с французской. Существующие границы бессмысленны с географической, этнической, лингвистической, исторической и экономической стороны.

Сомали и Руанда были с самого начала местом африканских геополитических драк. Если вы посмотрите на то, как американцы негласно разрешили туркам вторгнуться в курдскую часть Ирака, защищенную от иракской армии американскими военновоздушными силами, и как в то же время они поощряют иранских курдов к мятежу против правительства в Тегеране, то становится наглядно очевидной и сложность, и нелепость происходящего.
Индия никогда не была единой страной, кроме случаев, когда ее объединяли внешние завоеватели (моголы или англичане). Это субконтинент с множеством религий, языков, этнических групп и цветов кожи. Британская Индия уже раскололась на три страны (Пакистан, Индия и Бангладеш), и таких частей будет больше.

Сепаратистские волнения не ограничиваются сикхами или Кашмиром. Одно из объединяющих начал Индии, вера в социализм и потребность в центральном планировании из НьюДели, растаяло вместе с концом коммунизма. Бомбей с его окрестностями имеют население, которое и без остальной Индии сделало бы его одной из крупнейших стран мира.

Теперь, когда центральное планирование считается скорее препятствием, чем благом, что может внести НьюДели в экономический процесс?
Идеология малых этнических групп не ограничивается вторым или третьим миром. В Соединенном Королевстве лейбористская партия обещает деволюцию (частичную передачу власти отдельным парламентам) для Уэльса и Шотландии. В Италии Северная Лига говорит о разделе Италии на северную и южную части.

В Испании баски и каталонцы требуют большей политической независимости. Во Франции недовольны бретонцы и корсиканцы. В Северной Америке есть проблема Квебека.

А в ПуэртоРико не зйают, что делать.
Если речь идет о жителях Квебека, то ясно, что там произошло глубокое изменение установок. Во время последней волны национализма двадцатьтридцать лет назад там было подспудное беспокойство: думали, что для экономического успеха важнее всего рост масштабов производства. Для жителей Квебека независимость, то есть отделение от англоязычной Канады, означала бы резкое снижение уровня жизни.

Они решили шестьюдесятью процентами против сорока не выходить из Канады. В наши дни такого представления уже нет. На последних выборах 50,4% против 49,6 проголосовали за то, чтобы остаться в Канаде, но избиратели с французским родным языком 60 процентами против 40 проголосовали за выход из Канады.

Лишь твердое голосование за Канаду 18 процентов, для которых родной язык — не французский, сохранило Квебек в составе Канады.
Меньшинства, потенциально способные стать малыми странами, заметили, что некоторые из богатейших стран мира (например, Швейцария, Австрия, Норвегия, Швеция) и некоторые из самых быстрорастущих стран (Сингапур, Гонконг, Тайвань) — это малые страны, иногда попросту городагосударства. Но тогда они могут сделать то, что сделали другие. Они хотят делать то, что другие делают у них на глазах. Если Квебек сможет остаться в НАФТА, то, как справедливо полагают его жители, они могут сохранить высокий уровень жизни, связанный с ростом масштабов производства, без политической связи с англоязычной Канадой.

Так или иначе, большая часть экспорта из Квебека идет не в остальную часть Канады, а в Соединенные Штаты.
В то же время неизбежный торг за право доступа на мировой рынок побудил как раз те группы, которые не хотят жить вместе со своими непосредственными соседями, соединяться в большие региональные экономические организации, такие, как европейский Общий рынок или Североамериканская зона свободной торговли. Они видят в этих больших региональных группах полисы экономического страхования, гарантирующие их участие в мировой экономике. Куда лучше, если вами управляют издалека люди, которых вы едва знаете, чем если вами полностью управляют соседи, которых вы знаете слишком хорошо.


Развивается мощная динамика. Экономика в одно и то же время толкает нации к расхождению, а регионы к единству. События и учреждения в одной части мира воздействуют на события и учреждения в другой.

Если бы не было европейского Общего рынка, никто не предложил бы создание Североамериканской зоны свободной торговли. Если бы не было этих двух соглашений, не было бы речи о торговой группе Азиатскотихоокеанского региона.
Геополитические перемены на карте мира, происшедшие за семь лет после падения Берлинской стены, поразительны — но это лишь начало, а не конец фундаментальной переделки политической карты Земли.


БЕЗ КОНКУРЕНТОВ

Капитализм и демократия живут теперь в небывалом периоде истории, где у них по существу нет жизнеспособных конкурентов в состязании за умы их граждан. Это назвали уже «концом истории».
В военном смысле теперь нет систематической угрозы главным капиталистическим демократиям мира. Никто не в силах вторгнуться и завоевать какуюнибудь из них. Нет скольконибудь правдоподобной военной угрозы Соединенным Штатам, какую даже американские военные могли бы вообразить для оправдания своих бюджетов.



Им приходится прибегать к аргументам о защите разных мест вроде Балтийских республик, хотя неясно, кто им угрожает, и хотя вполне ясно, что при любых обстоятельствах Соединенные Штаты не собираются их защищать.
С политической стороны, все еще существуют авторитарные диктатуры, но они не могут опереться на идеологию (подобную утопиям нацизма или коммунизма), способную привлечь чьюнибудь добровольную поддержку, и не могут опереться на исторические традиции феодализма (то есть на аристократию, некогда почитаемую народом). У них нет обетованной страны, а потому им нечего обещать.
В течение большей части девятнадцатого века и всего двадцатого капитализм стоял перед лицом внутреннего социализма и внешнего коммунизма. Но теперь у этих идеологий нет будущего — они ушли в историю. Остался один капитализм.




Содержание раздела