Благоприятные условия для экономических реформ создавал новый внешнеполитический курс СССР. Сознавая угрозу ядерного самоуничтожения человечества и проявившиеся тенденции к научно-техническому отставанию, к тому, что советская экономика не выдерживала колоссальных нагрузок холодной войны, горбачевское руководство взяло курс на радикальное улучшение отношений с западными странами*. В результате удалось несколько приостановить разорительную гонку вооружений, хотя даже в 1990 г. официально признанные военные расходы составляли не менее 1/4 государственного бюджета. Уже с 1986 г. удалось обеспечить невиданный в советской истории приток западных кредитов.
Однако в большинстве своем они пошли не на решение структурных проблем, а на покрытие возраставшего дефицита госбюджета и потому не дали существенного эффекта. В то же время, по западным источникам, только чистый долг СССР в конвертируемой валюте с 1985 по 1991 г. вырос с 18,3 млрд до 56,5 млрд руб. К концу 80-х годов проблема обслуживания внешнего долга стала для советской экономики непосильным бременем, а в 1991 г. фактические платежи по обслуживанию долга достигли совершенно астрономической для советской экономики суммы в 16,7 млрд долл. С конца 1989 г. Советский Союз стал задерживать некоторые платежи по внешним долгам. К концу 1991 г. просроченная задолженность возросла до 6 млрд долл.
Таким образом, СССР не сумел продуктивно воспользоваться широкой западной помощью и превратился в фактического банкрота.
* В его основу легла концепция нового политического мышления, признававшая невозможность победы в ядерной войне и приоритет общечеловеческих ценностей над классовыми.
Крах перестройки, приведший к ликвидации социализма в нашей стране и развалу СССР, породил длительную дискуссию на тему, можно ли было избежать катастрофы и реформировать советскую экономику. Многочисленные, очевидные сегодня промахи горбачевской экономической политики и завораживающие успехи Китая подталкивают, казалось бы, к утвердительному ответу. Однако нельзя забывать о мононациональном по преимуществу населении Китая, явной незавершенности там политических преобразований (уже сегодня угрожающей социальным взрывом), а также и о вдвое большем возрасте социализма нашей страны.
Последнее, в свою очередь, обусловило наличие куда больших диспропорций в советской экономике, выделяющих ее на фоне всех остальных держав (например, доля промышленности в советском ВВП в 1991 г. составляла 48%, намного превышая соответствующие показатели других стран, а услуг – всего 39%).
Гораздо более существенные изменения по сравнению с крестьянско-конфуцианским Китаем наблюдались в советской социальной структуре и массовой психологии – урбанизированная страна, раскрестьяненная деревня, широкая неприязнь к торгашам, спекулянтам и т.п. Учитывая же тотальное засилье марксизма и отсутствие подготовленных экономистов-рыночников к началу перестройки (они станут появляться только в ее ходе), в вину Горбачеву, по большому счету, можно было поставить разве что некоторый идеализм и недостаточное знание реальных механизмов советской экономики. Фигуры руководителей соответствующих перестроек как бы персонифицировали в себе качественное различие экономики, культуры СССР и КНР: блестящий, мирового класса политик Горбачев, имеющий два высших образования, и скромный Дэн Сяопин, не обремененный сколько-нибудь серьезным образованием, но зато наделенный здравым смыслом, а главное, имевший личный опыт работы на Западе и знавший о рыночной экономике не понаслышке.
Таким образом, шанс на рыночное реформирование экономики СССР был в действительности чрезвычайно мал. В конечном счете результаZы перестройки определит история по итогам российских реформ, которым Горбачев, во многом не желая того, открыл дорогу.
Вопросы для повторения
СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
РАЗДЕЛ I. ДОИНДУСТРИАЛЬНАЯ ЭКОНОМИКА 6