В социалистическом обществе производство и распределение действительно представляют собой разные процессы, но в капиталистическом обществе они являются всего лишь разными аспектами одного и того же процесса: общий объем капиталистических доходов формируется в ходе сделок, что и составляет производство в экономическом смысле в отличие от технологического. Тем не менее реалистическая идея формирования доходов (к тому же не имеющая никаких недостатков, которые могли бы оправдать пренебрежение ею) выступала на передний план только спорадически. . У французских экономистов физиократическая концепция распределения превалировала всегда; это же справедливо и в отношении английских экономистов, которые приняли ее, возможно, под влиянием Ж.-Б. Сэя в начале XIX в. Разумеется, концепция общего годового объема производства и его ценности (valeur de les reproduction annuelle — ценность ежегодного воспроизводства) находила применение и независимо от этого. Она была принята А. Смитом.
Во-вторых, упрощение аналитической схемы, достигнутое с помощью метода tableau, открывает большие возможности для применения в экономической теории методов количественного анализа. Кенэ яснее, чем Кантильон, понимал эти возможности и в этом отношении добился значительного прогресса по сравнению с последним. Его беспокоили статистические данные, и он пытался подсчитать стоимостные показатели годового объема производства и другие совокупные данные. Иными словами, он делал настоящую эконометрическую работу. Данный аспект приобрел новую актуальность в наше время благодаря великолепной работе Леонтьева; по своим целям и методам она в корне отличается от трудов Кенэ, но тем не менее она возродила основной принцип метода tableau. Маркс, стоящий как бы между Кенэ и Леонтьевым, пытался сделать свою схему статистически операциональной.
Третий, и наиболее важный, пункт. Tableau Кантильона— Кенэ явилась первым в истории методом открытого изложения концепции экономического равновесия. Кажется, что преувеличить важность этого достижения невозможно, однако восхищенные последователи Кенэ не преуспели в этом. Экономическая наука, подобно любой другой, началась с исследования «локальных» связей между двумя или более экономическими величинами, таких как зависимость между ценой товара и его количеством на рынке; другими словами, она началась с «частичного анализа» (см. часть IV, главу 7, § 6). Разрозненные усилия подобного рода были направлены на цели, которые представляли некоторый практический интерес или вызывали любопытство по другим причинам. Очень медленно и постепенно экономисты продвигались к пониманию того факта, что между экономическим явлениями существует всеохватывающая взаимозависимость, что они все каким-то образом связаны. Мы видели, что лучшие трактаты о торговле XVII в., такие как трактаты Чайлда или Поллексфена или в еще большей степени работы Дэвенанта, явно свидетельствуют о растущем понимании этой взаимосвязи. Но ученые никогда не занимались исследованием того, как экономические явления связаны между собой. Они воспринимали эту связь, как нечто само собой разумеющееся и либо были не способны осмыслить четко сформулированный вопрос о взаимозависимости, либо не видели в этом необходимости. Они были очень далеки от понимания фундаментального значения этой всеохватывающей взаимозависимости, научный анализ которой может существенно пополнить знания практиков об экономических явлениях. Старые авторы не понимали и того, что основным из всех специфически научных вопросов является вопрос о том, можно ли с помощью этого анализа получить соотношения, по возможности однозначно определяющие все цены и количества благ, составляющих экономическую «систему». Я уже говорил, что первое открытие любой науки — ее открытие самой себя. Но это не означает, что с самого начала выясняется, в чем состоит ее основная проблема. Это приходит намного позднее. В экономической науке это произошло особенно поздно.
