Мир и Образ мира 3


 

При этом Ум, по понятиям мазыков, делится на три части:

стихиальную или Стих, как они говорили, Разум и Мышление.

Стих оказывается прямой способностью стекать с любой плот­ности, преодолевая препятствие к выживанию, не запоминая его. Наверное, это сопоставимо с тем, что древние китайцы го­ворили о Дао.

Разум начинается со способности творить, хранить и исполь­зовать образы. Сталкиваясь с внешним миром, сознание ребенка (а «створожившимся сознанием» старики считали даже челове­ческое тело) приходит в первые взаимодействия с плотностями этого мира. И оно их запоминает, храня в теле память о боли. Я, думаю, именно это представление о том, как ребенок знакомит­ся с миром, и заставило стариков использовать именно понятие «плотности» для разговора об Уме. Первое болезненное противо­действие, которое осознается и запоминается ребенком — это всегда плотность. Плотность тканей материнского тела, плотность стола, на котором он лежит, плотность тканей, в которые он завернут и которые ослабляют боль от соприкосновения с плот­ностью дерева. Затем появятся всякие углы и выступы, о которые ребенок бьется, и которые несут боль, то есть предупреждение о том, что тело разрушается.

А потом появится горячее и холодное. И оно тоже будет раз­рушать тело и поэтому восприниматься болью. И через понятие  образа мира

«боли», горячее и холодное можно тоже условно назвать плотно­стью, которую надо обтекать, то есть избегать в жизни. Как и голод.

Сознание запоминает в виде образов все: и боль, и виды плот­ностей, и способы, которыми удавалось их обтечь. Лишь посте­пенно к разным видам плотностей прикрепляются их имена, бытующие в принявшей тебя культуре или в обычаях твоего на­рода, если говорить по-русски. Но это и есть вхождение культуры в Сознание, но отнюдь не вхождение Разума.

Разум может использовать для всех явлений мира и обычные имена, но при этом он все время видит те образы простейших взаимодействий, которые создавал сам до появления имен. С воз­растом это состояние видения плотностей и болей уходит глубо­ко внутрь, но никуда не девается, не исчезает. И ты, глядя на окружающий тебя мир, помнишь, как называются в нем все вещи, потому что так тебе удобней общаться с соплеменниками. Но видишь ты при этом не имена, а плотности и боли.

Проверь, ткни уголком этой книги себе в глаз. Попробуй это сделать действительно и повтори несколько раз, и ты почувству­ешь, что сначала делаешь это вполне легко, но на определенном расстоянии от глаза, назовем его расстоянием выскакивания боли, что-то выскакивает из твоего подсознания и тормозит твою руку. Я даже слышу, как в твоих ушах звучит смешок и вполне опреде­ленные слова: нашел дурака! Или — что я, дура, что ли, себе в глаз тыкать!

Конечно, после того, как расстояние выскакивания боли преодолено, можно осторожно довести уголок книги до глаза, но больно себе будет делать только сумасшедший. Да мне это и не нужно. Нужно было только увидеть, что за знанием того, как называются вещи этого мира, у нас скрывается знание боли, хранящейся в этих вещах, а значит, знание того, что своей плот­ностью эта вещь может причинить нам боль.

Вот это и есть самая основа Разума.





Содержание раздела