Магия и культура в науке 6


Получается, культура — это то, что с помощью соответствую­щих образов переводит сознание человека в состояние, отличное от природного или дикого.

Я не отказываю в данном случае материальным проявлениям культуры в праве считаться культурой. Я просто отказываюсь сей­час это обсуждать. Споры на эту тему происходили весь послед­ний век ''. Споры, особенно научные — это хорошо. Мне расска­зывали, что в них рождается истина. Мне правда, кажется, что культура. Скажем, культура культурологического сообщества. Но может быть, это одно и то же? Во всяком случае, я свое первое представление о том, что такое культура, получил не из книг культурологов. Меня в него, что называется, сунули, точно го­ловой в печь. Полевые этнографы, сталкивавшиеся с тем, как разлетается научное высокомерие при встрече с живой, сильной и умной народной культурой, меня поймут. Поэтому мне трудно спорить с культурологами и проще рассказывать о культуре по-своему, держа перед собой в памяти то, что я видел в жизни.

Поэтому я бы хотел сопоставить эти споры о культуре с по­нятием «очищения сознания», которое было присуще всем ма­гическим или первобытным обществам. (Кстати, я предпочитаю называть те общества, которые этнологи и антропологи имену­ют то первобытными, то примитивными, — магическими, потому что именно отказ от магии в пользу науки и создал совре­менную цивилизацию). В каком-то смысле эти споры так же очистительны для нашего понимания самих себя, как и то, что я испытал на себе, когда в своих этнографических поисках нале­тел на русских деревенских колдунов в Савинском районе Ива­новской области.

Это бывшая Владимирская губерния, места расселения лю­дей, именовавших себя офенями. Вообще-то офени, как считает. наука, — это просто торговцы вразнос, коробейники. Однако мои многолетние исследования, да и просто то, что я сам ро­дился в офенском роду и с детства воспитывался еще в той куль­туре, позволяет мне утверждать, что это было гораздо более слож­ное и глубокое явление. Офени, безусловно, создали свою собственную культуру, которая исчезает в этом веке, но у кото­рой были, на мой взгляд, глубочайшие корни, уходящие через скоморохов в первобытную древность Руси.

Поэтому среди них, по крайней мере, среди той части их большого сообщества, которая именовала себя Мазыками, дол­го жили те знания, которые обычно именуют мистическими и магическими. Впрочем, вся народная жизнь насквозь магична. Без, магии, приговора, приметы или заклинания не начинается на­стоящим крестьянином ни одно дело.

Но тут вопрос уже упирается в действенность той магии, которая используется. Кто-то только «знает», а кто-то и «могет». Вот на этом водоразделе застревает вся наука. Она предпочитает считать, что народная магия — не более чем набор формул и внушение. Могу заверить, многое из того, что знали деревенские колдуны, было вполне действенным. Впрочем, много было и та­кого, что мы вполне оправданно назвали бы сегодня психотера­пией.

К подобным психотерапевтическим приемам можно отнести и способ очищения, показанный мне в 1985 году деревенским колдуном, докой, как его называли, по прозвищу Степаныч. Как я понимаю, он применялся при обучении молодых. Степаныч же называл «Мозохой». Офенские словари переводят это слово как «солома». Но когда я спросил его, что такое «мозоха», он ответил: мусор. Поэтому я условно называю эту работу «Мусор», хотя можно было бы назвать и «Культурой».

В один из моих самых первых приездов к нему Степаныч однажды вечером вдруг помрачнел, подошел ко мне, и сказал:

— Ну давай, умник, ответь деревенскому дедушке на несколь­ко вопросов, — тут он болезненно ткнул пальцем мне в солнечное сплетение и спросил. — Это ты?

— Ну, я, — ответил я и, очень остроумно взяв себя за рубаш­ку в том месте, куда он тыкал, принялся ее рассматривать. На­сколько я понимаю, я так показывал, что я умный человек и всегда готов пошутить. К сожалению, Степаныч шутить не умел.





Содержание раздела