Частный капитализм рассчитывал на общественную «поддержку».


Но у капитализма нет оснований требовать даже самоограничения, если только поведение индивида не наносит вреда комуто другому (57). Уже Адам Смит двести лет назад понимал, что здесь нужно нечто большее. Он говорил: «Можно положиться на то, что люди будут преследовать свои собственные интересы, не причиняя ущерба сообществу, причем не только вследствие ограничений, налагаемых законами, но также потому, что они сохраняют внутреннюю сдержанность, происходящую от морали, религии, обычаев и образования» (58).
Остается простой вопрос. Кто распоряжается общественной системой? Поскольку капитализм полагает, что нет никакой общественной системы, его ответ гласит: никто.

Но для двадцать первого века это неприемлемый ответ.
Коммунизм рухнул, потому что не смог разрешить свои внутренние противоречия. Идеология коммунизма, считавшая людей совершенно равными и полагавшая, что нет надобности в личных стимулах, оказалась несовместимой с продуктивными реальностями современного человека в индустриальном мире. Государство всеобщего благосостояния тоже не смогло разрешить свои внутренние противоречия.

Если налоги были слишком велики и слишком много дохода раздавалось на основаниях, отличных от вкладов в производство, то инвестиции и трудовые усилия людей расстраивались или снижались, а это вело к необходимости снова повышать налоги и этим еще более обострять первоначальную проблему.
В некотором глубоком смысле капиталистические ценности тоже враждебны капитализму. Капитализм преуспеет или потерпит поражение в зависимости от своих инвестиций, но он проповедует теологию потребления. Для экономического прогресса необходимы хорошая материальная инфраструктура (дороги, аэропорты, вода, канализация, электричество и т. д.) и хорошая социальная инфраструктура (общественная безопасность, возможности образования, научные исследования и разработки), но теология капитализма не требует этих инвестиций.
В истории капитализм разрешил свои внутренние противоречия, используя общественный сектор для многих инвестиций в инфраструктуру, НИР и образование, которых он сам бы не сделал. Частный капитализм рассчитывал на общественную «поддержку». Но вместо того, чтобы признать, что он нуждается в помощи для эффективного действия, капитализм обычно извинял правительственную деятельность какойнибудь военной опасностью.

Теперь такой опасности нет.
Проблема отчасти состоит в том, что такое признание почти автоматически привело бы к чемуто вроде индустриальной политики. Любая система НИР, чтобы быть эффективной, должна знать, чего она хочет. На что же должны делать ставку люди, расходующие общественные деньги на НИР? Военные знали, чего хотели — ракет, попадающих с точностью в пятнадцать футов, подводных лодок с неограниченным сроком подводного плавания и истребителей, делающих три тысячи миль в час.

Развивались технологии для достижения определенных целей. Недостаточно просто давать исследователям деньги и говорить им, чтобы они сделали чтото хорошее. Тот, кто дает деньги, должен знать, чего хочет, должен быть способен ставить цели таким образом, чтобы молено было отличить неудачу от успеха.
Капитализм классических сравнительных преимуществ не нуждался в правительственном финансировании НИР. Экономическая деятельность определялась расположением естественных ресурсов и отношениями капитала к труду. Но в капитализме искусственных интеллектуальных отраслей промышленности главное место занимают общественные технологические стратегии. Искусственные интеллектуальные отрасли будут размещаться там, где ктонибудь организует интеллектуальную силу. У них нет естественного отечества.

Организация интеллекта означает, что надо не просто устроить систему НИР, ставящую страну на передний край технологии, но также организовать рабочую силу, имеющую все необходимые квалификации — сверху донизу, — нужные для овладения новыми технологиями производства и распределения. Никто не выиграет в этом соревновании без инфраструктуры коммуникации и транспорта мирового класса. В предстоящую эпоху все эти инвестиции будут более долговременными и будут иметь большую коллективную составляющую.


Когда хотят, чтобы правительство делало для капитализма эти долговременные социальные инвестиции, то все такие требования — просто контрфорсы, построенные ad hoc, важные подпорки капиталистического собора, не признаваемые официально. Поскольку они не признаются, капитализм их не сохраняет и не поддерживает. Но когда атрофия общественного сектора дойдет до определенной точки, эти контрфорсы обрушатся, и с ними вместе собор частного предпринимательства.
Всегда легче давать советы другим. Посмотрев в прошлое, американцы сразу же замечают, что такие процветающие общества, как инки в Перу или мавры в Южной Испании, быстро пришли в упадок, как только испанцы перестали поддерживать ирригационные системы, благодаря которым они существовали. Величайшие из всех строителей, кхмеры со столицей в Ангкоре, в нынешней Камбодже, потерпели поражение, возможно, оттого, что их империя не смогла поддерживать свою огромную и сложную систему ирригации (59).
Без социальной организации у каждого появляется стимул к бесплатному проезду — к пользованию всеми уже существующими благами без всяких усилий сохранить систему, производящую эти блага. Без организации каждый берет себе столько воды, сколько возможно, но никто не затрачивает сил на починку каналов. Вскоре уже не будет ирригационной системы, откуда можно брать воду, и уровень жизни всех упадет.

Каждый в отдельности ведет себя рационально, но в итоге получается коллективная иррациональность.
Подобное же испытание ожидает и нас. Может ли капитализм инвестировать в человеческий капитал, инфраструктуру, научные исследования и разработки, что позволит ему процветать, или же он, наподобие испанских христиан, захочет обогатиться на короткое время, отказавшись сделать социальные инвестиции, от которых зависит его долговременный успех?
Внутреннее противоречие между тем, что нужно, и тем, что делается, очевиднее всего проявляется в обращении капитализма с его рабочей силой. Компании вызывающе заявляют, что у них нет никаких долговременных обязательств перед своей рабочей силой. Рабочим приходится учиться, что они должны максимизировать свою краткосрочную прибыль, переходя к новому работодателю, как только тот предлагает несколько больший заработок. «Глупо» оставаться и ждать будущего успеха и будущего увеличения заработка, потому что фирма способна уволить тебя в будущем, сколько бы ты ни содействовал ее успеху в прошлом.

Но долговременные стратегические преимущества, важные для фирм, можно привить лишь тем интеллектуальным работникам, которых учили ценностям старого телевизионного вестерна «Буду путешествовать с ружьем». Взаимная лояльность нужна как раз в то время, когда она исчезает.
Можно спорить, сколько людей в самом деле имели эти ценности, но, несомненно, неявный общественный договор, заключенный после Второй мировой войны, расшатан. Данные о времени службы среднего работника у одного предпринимателя не очень изменились, поскольку в них доминируют такие виды сервиса, как предприятия быстрого питания, с очень высоким уровнем текучести рабочей силы; но в психологии квалифицированных работников умственного труда средней или высшей категории оплаты происходит огромный сейсмический сдвиг. Эти давления могут только возрасти, поскольку фирмы, стремясь к ускоренному росту производительности, должны будут сосредоточиться на сокращении «белых воротничков», более многочисленных теперь, чем «синие воротнички».

Теперь они имеют также для этого возможности, потому что компьютерные технологии во многом более приспособлены для выполнения традиционной работы «белых воротничков» (бумажного делопроизводства), чем для традиционной работы «синих воротничков».
Разрушение прежнего общественного договора — это результат столкновения двух экономических плит. Глобальная экономика разрешает, поощряет и обязывает компании перемещать их деятельность в места наименьших затрат. Поскольку перемещение обходится дорого, компаниям обычно выгодно снижать затраты на старом месте — без необходимости нести затраты на перемещение.

И в то же время новые технологии позволяют фирмам работать с совсем иной структурой рабочей силы. Электронные телекоммуникации, не требующие так много личных отчетов, позволяют уменьшить число уровней руководства и намного уменьшить число работников в главном управлении корпорации.


Глубина и широта знаний, необходимых для успешного экономического производства, требуют сосредоточения людей для совместной работы в квалифицированных коллективах. Такие компании, как «Крайслер», доказали, что есть огромные источники производственных выгод, открывающиеся, если компании удается в самом деле побудить свой персонал работать дружно и думать не о собственных интересах, а об интересах коллектива. Но капитализм, этот триумф индивидуальности, не может официально признать важность коллективной работы. Если даже капитализм организуется в коллективы и если представить себе, что лояльность к коллективу и готовность работать в коллективе приобретают большую важность, то исчезают стимулы, удерживающие вместе экономические коллективы (пожизненная служба, увеличения реальной заработной платы).

Как раз в такое время, когда необходимость применения человеческих квалификаций в слаженных коллективах требует более прочной привязанности этой квалифицированной рабочей силы к компании, превращения ее в часть коллектива компании, мы видим, как реальные компании движутся в прямо противоположном направлении.
Неясно, как соединить эти две несовместимых цели. В 80х и в начале 90х гг. некоторые фирмы экспериментировали с общественным договором, где была центральная группа постоянных работников, пользующихся старыми условиями, и периферийная группа временных работников, не участвующих ни в каком общественном договоре (образец фирмы «Дженерал Моторз» на предприятии «Сатурн»). Но этот образец действует лишь в том случае, если группа вне общественного договора относительно невелика. Он предполагает также, что фирма может определить, кто из работников входит в центральную группу. Если присмотреться к «сокращениям» и к снижению реальной заработной платы, то можно прийти к выводу, что вообще нет центральных работников, за исключением самых главных менеджеров.

Теперь растущее неравенство и падение реальных заработков касаются не меньшинства, а большинства американской рабочей силы. Надо придумать чтонибудь другое.
Возможно, следует построить новый общественный договор, основывающийся не на том, что фирма гарантирует пожизненную работу с повышающимся заработком, а на том, что, пока индивид находится в коллективе фирмы, предприниматель будет работать с этим индивидом, инвестируя в квалификации, способствующие его жизненному успеху, — квалификации, которые могут повысить заработки или могут быть использованы в другой компании. Пожизненная работа заменяется пожизненной работоспособностью. Такой договор потребовал бы, конечно, больших изменений в нормальной политике распоряжения человеческими ресурсами. С работниками будут консультироваться, какие квалификации они приобретут, они будут вправе отказаться от инвестиций, которые найдут неразумными, и им будут предоставляться возможности приобретения квалификаций, бесполезных их нынешним предпринимателям.

Неясно, кто будет платить за различные части этих инвестиций. Возможно, пожизненная работоспособность имеет практический смысл, но до сих пор ни одна компания не изучала, что может означать такой договор и как он будет действовать.
Чтобы капитализм мог действовать в течение длительного времени, он должен делать инвестиции не только в немедленных интересах какогонибудь индивида, но и в долговременных интересах человеческого общества. Каким же образом доктрина радикального краткосрочного индивидуализма может поддерживать долгосрочные интересы общества? Как может капитализм выдвигать ценности, поддержание которых нужно ему самому, если он отрицает, что ему вообще нужно выдвигать какиенибудь ценности?

Короче говоря, кто представляет в настоящем интересы будущего?
Таким образом, от капитализма потребуется делать то, что он делает хуже всего, — инвестировать в отдаленное будущее и делать сознательные усилия по развитию структуры своих учреждений, чтобы поощрить индивидов, фирмы и правительства принимать долговременные решения. На вопрос, что должны делать в капиталистическом обществе правительства, чтобы улучшить существующие в нем условия, социалисты отвечали: они должны владеть и управлять предприятиями. Этот ответ оказался неверным.

Правильный ответ — установить высокий уровень обязательных частных и общественных инвестиций.
Как видно из истории, возможны весьма различные формы равновесия между общественной и частной сферами жизни, а также между потреблением и инвестициями. Но история свидетельствует также, что хорошее общество невозможно без равновесия в обеих областях. Модель коммунизма — где все общественное — не работает. Модель феодализма и неявная модель капитализма — где все частное — тоже не работает.

Не могут работать ни потребление, ни инвестиции. В предстоящей эпохе капитализм должен будет создать новые ценности и новые учреждения, которые позволят достигнуть нового стратегического равновесия в обеих этих областях.
Внутри вулкана растет напряжение. Как может действовать капитализм, если важные виды капитала не могут быть собственностью? Кто будет делать необходимые долгосрочные инвестиции в квалификации, инфраструктуру, научные исследования и разработки? Как сформировать квалифицированные коллективы, нужные для успеха?

В период кусочного равновесия надо ответить на вопросы, не имеющие очевидных ответов.

* Приводится перевод С. Я. Маршака. — Прим. ред.
ПРИМЕЧЕНИЯ К ГЛАВЕ 14




Содержание раздела