За решениями любого рода стоит логика выбора


Как социальные, так и политические элементы этой защитной брони связаны главным образом с тем аспектом общественного порядка и внутренней согласованности общественной системы, о котором обычно упоминают лишь вскользь. Этот аспект — общая степень законопослушности и умения подчиняться, без которой весь арсенал прав и привилегий, определяющий любой общественный порядок, можно было бы сохранить только силой и открытыми репрессиями. Адам Смит со свойственной ему прямотой назвал этот необходимый аспект всякого общества "субординацией". "Гражданское правительство — писал он, — предполагает некоторое подчинение" (Смит, 1962. С. 513). Мы неоднократно будем еще возвращаться к этой теме, но проблема, по-видимому, уже ясна.

Это — "неудобная" мысль о том, что экономика — всего лишь скрытая социализация* или субординация.

* См.: Heilbroner, 1985. Ch. 2, 3. Я не касаюсь здесь социобиологии, которая лишь вскользь поминается в статье Хиршлайфера и не имеет прямого отношения к нашей теме.

Я вижу два разных контраргумента, которые мог бы выдвинуть защитник истинной веры в ответ на этот вызов. Прежде всего меня можно было бы обвинить в том, что я проглядел ключевой аспект проблемы общественного порядка, который присутствует как в первобытных, так и в командных обществах, а именно, что поведение в этих обществах — будь то организация охоты, получение и использование государством дохода или какой-нибудь другой, более отвлеченный вид деятельности — само "заключает" в себе элемент понуждения к порядку.
Этот аспект можно определить как стратегию действий, диктуемую ситуацией, как логику выбора, если говорить на языке экономики. Эта логика заставляет всех нормальных людей действовать определенным образом, если они хотят (а так оно, вероятно, и есть) получить благодаря этим действиям максимально возможную пользу. Одно из достижений экономической теории заключается как раз в том, что ей удалось доказать, что для достижения такого "оптимального" состояния необходимо взвесить предельные издержки и выгоды всех возможных действий и выбрать такое их подмножество, для которою предельные издержки будут равны предельной полезности. Элемент, понуждающий к дисциплине, о котором здесь идет речь, заключается в негласном присутствии этой логики, управляющей поведением отдельных людей независимо от того, сознают они это или нет.

Элемент субординации при этом не отменяется — он просто переносится в иную плоскость и предстает теперь не как результат действия социальных сил, а как свойство человеческой природы — и как таковой не заслуживает специального рассмотрения.
Таким образом (я продолжаю говорить от имени своего воображаемого оппонента), если выделить или идентифицировать "экономическое" поведение в чистом виде не удается, то это еще ничего не значит. Оно все равно существует и воплощается в каждом принятом решении независимо от того, как эти решения называть — социологическими, политическими или экономическими. Иными словами, большинство, если не все человеческие действия можно объяснить в терминах единой логики, которая накладывает на них свой универсальный отпечаток — отпечаток расчета и оптимального выбора, который и есть "экономика". С этой точки зрения экономика не есть какое-то особое множество поведений, но внутренний поведенческий принцип. Это образ мышления, который нетрудно обнаружить даже там, где все на первый взгляд подчинено лишь социальным и политическим факторам; он пронизывает все стороны общественной жизни.

Если вновь повторить слова Хиршлайфера, "экономическая теория обязана своими возможностями захвата чужих территорий тому, что используемые ею аналитические категории — ограниченность ресурсов, издержки, предпочтения, выбор — являются по сфере своего применения подлинно универсальными понятиями".
Но верно ли, что за решениями любого рода стоит логика выбора? Идея о том, что организующая сила, управляющая человеческим поведением, заключается в расчете на собственную выгоду, имеет веские права на нашу симпатию. Адам Смит называл это стремлением "улучшить свое положение" и утверждал, что подобный расчет, как правило, сопровождает нас на протяжении всей жизни, а благодаря смягчению некоторых требований теории максимизации полезности современным экономистам удалось подвести под нее широкий спектр альтруистических и социально ориентированных типов поведения.*




* См.: Смит, 1962. С. 253. По поводу "гуманизации" теории выбора см.: Frank, 1988.

Детальный разбор этого подхода дается в работе (Evensky, 1990).

Трудность с неоклассической концепцией теории выбора заключается не в подобных интерпретациях общего социального императива собственной выгоды, не выходящих за рамки здравого смысла. Она связана скорее с теми формальными постулатами, которые неоклассические теоретики выдвигают в качестве аксиоматических основ экономической теории. В своем современном виде теория максимизации полезности утверждает, что получить оптимальный результат можно только при условии, что рациональный выбор может быть полностью реализован — то есть в ситуациях, правдоподобие которых по меньшей мере сомнительно, вспомним, например, знаменитое, лежащее в основе неоклассической теории условие бесконечного множества рынков, которые должны обеспечить экономического агента всеми необходимыми альтернативами.*

* См. обсуждение этой проблемы Фрэнком Хэном (Frank Hahn) в журнале The Public Interest. Special Issue, n.. d., 1980. P. 132.

На самом деле в связи с идеей о преобладающем образе мышления как источнике общественной самодисциплины возникают две основные проблемы. В своей "универсальной" неоклассической форме эта теория применима только тогда, когда выполняются условия совершенной рациональности выбора. Уже одно это говорит о непригодности этой идеи в ситуациях реальной жизни.

Но даже если допустить, что совершенную рациональность удалось обеспечить, возникает другая проблема: теория превращается в тавтологию и мы сталкиваемся с проблемой всех тавтологий, а именно с отсутствием в ней конструктивного начала. Какое бы поведение ни возникло в условиях, где правит совершенная рациональность это поведение, по определению обязано быть оптимальным. Тем самым "логика выбора" согласуется с любым таким поведением и никакому поведению не противоречит.

Таким образом теория выбора не позволяет заранее то есть еще до того как будет сделан конкретный выбор, определить, какое поведение будет оптимальным, а после того как решение принято с ее помощью невозможно доказать, что никакая другая линия поведения не послужила бы делу оптимизации лучше.
Справедливость теории выбора невозможно, следовательно, ни доказать ни опровергнуть, сравнивая сделанные на ее основе предсказания с наблюдаемыми результатами. Как бы мы того ни желали способа установить, обусловливается ли целостность внутренней структуры общества неким имманентно присущим ему образом мышления попросту не существует. Ценность неоклассической теории определяется совершенно иным ее свойством, которым обладают все тавтологии — ее полезностью в качестве исходной установки (Gestalt) или эвристического принципа с позиций которого можно подходить к решению проблем или толковать их.



Иначе говоря, она неконструктивна, а представляет интерес лишь как инструмент интерпретации. Как мы уже говорили, идея существования механизма социального контроля заключенного в человеческом мышлении, весьма привлекательна, поэтому эвристическая ценность теории выбора, несомненно выполняет важную функцию. Со временем мы к этому еще вернемся и поговорим о том, в чем эта функция заключается.
А пока что вспомним, что у сторонников экономической теории как "универсальной науки" есть в запасе еще один довод в свою защиту и сводится он к тому, что этот универсальный аспект заключается не в той или иной логике выбора, но в фундаментальном принципе всякой социальной организации. Этот принцип гласит, что, поскольку всякое общество должно заботиться о своем материальном обеспечении это требует более или менее развитого разделения труда и координации усилий его членов. Таким образом, если мы задаем вопрос, где следует искать экономику в обществе, ответ будет такой это любые социальные соглашения, которые обеспечивают связность системы и должное руководство трудовыми усилиями его членов.

Аналогично, если мы зададим вопрос о том, что такое экономическая наука, то нам ответят, что это — исследование или объяснение способов, посредством которых труд ставится на службу обществу.
Совершенно ясно что данный подход к проблеме определения, что такое экономика, очень напоминает мой собственный акцент на институтах, понуждающих к порядку в общественной жизни. Однако и с этим вторым подходом возникает определенная трудность. Она вытекает из самой постановки задачи, которой посвящен настоящий раздел, а именно как отличить "экономические" способы привнесения порядка от "социальных" и "политических".

Действительно, труд в любом обществе предполагает порядок, и некая форма дисциплины (и ее молчаливая тень — покорность) обязательно присутствует во всех экономических формациях. Поэтому утверждение, что корни экономики следует искать не в психологическом базисе общества, а в его институциональных основах, в качестве ориентира для дальнейших поисков представляется весьма разумным. Неясно, правда, как найти экономическое решение этой проблемы, если практически все стороны жизни общества можно объяснить через социальные и политические институты а для экономического объяснения просто не остается места.

Интересные записи



Содержание раздела