Человек, который не может сказать "да", опасается, что согласие обяжет его строго следовать определенному курсу, наложит обязательства и т.д. Он не уверен, что имеет право изменить свое мнение, и его негативная позиция это защита от страха оказаться под контролем. Его "нет" не утверждение оппозиции, а знак избегания или неучастия.
Это пассивное уклонение, а не действие вопреки, не противостояние. Если подвергнуть его установку испытанию, предложив ему ударять по кровати, то обнаружится слабость голоса и несогласованность движений. Его "нет" не выдерживает серьезного вызова. "Нет" как выражение самоутверждения черпает силу в самопонимании и самосознании человека. Чтобы быть способным сказать твердое, убежденное "нет", человек должен знать, кто он такой и чего он хочет. Желания и импульсы могут быть познаны тогда, когда они достигают поверхности или ограничивающей мембраны организма. Прочность этой Мембраны зависит, таким образом, от внутреннего заряда организма.
В то же время "нет" защищает целостность организма. Существует двусторонняя взаимосвязь между стремлением к удовольствию и способностью сказать "нет", между самовыражением и самоутверждением.
Самоутверждение подразумевает, что человек мыслит самостоятельно. Это в свою очередь предполагает, что он имеет право и обладает способностью менять свою точку зрения. Человек, способный выражать собственное мнение или отстаивать свою индивидуальность, в большей степени готов выслушать мнение другого. Сменить "нет" на "да" сравнительно легко, обратное дается намного труднее.
Кроме того, "нет" дает человеку время на размышление и принятие решения, поэтому его окончательное согласие можно рассматривать как результат зрелого обдумывания. Чтобы лучше узнать себя, обратите внимание на свое "нет".
Если вы не способны сказать "нет", ваше согласие оказывается одной из форм подчинения, а не выражением вашей воли. "Подпевала", так неуважительно отзываются о человеке, который боится настоять на своем. Мы склонны подозревать, что за установкой подчинения скрывается подавленный негативизм, и поэтому инстинктивно не доверяем человеку, не способному сказать "нет". В терапевтической работе я неоднократно наблюдал, как пациенты, по мере развития в себе способности сказать "нет", приобретали более позитивную установку и большую уверенность в своей идентичности. Они обретали самообладание.
В качестве примера подобного улучшения приведу один случай.
Несколько лет назад мне довелось лечить одну молодую женщину по имени Люси. Ей было около восемнадцати лет, и у нее наблюдалась значительная задержка в эмоциональном и интеллектуальном развитии. Кроме того, отмечалось серьезное нарушение мышечной координации, что типично для людей с умственной отсталостью. Внешне Люси была очень милой и приятной девушкой, по первой же просьбе выполнявшей все предложенные мной упражнения и движения. Однако ее движения были очень непродолжительными и представляли собой скорее жест сотрудничества, чем серьезный подход к делу.
Она, к примеру, могла лишь несколько раз пнуть ногами кушетку, сопровождая движения тихим "нет", в котором не было ни капли убеждения. Проделав несколько движений, она останавливалась и смотрела на меня, пытаясь увидеть на моем лице одобрение или неодобрение ее действий. Было очевидно, что Люси требовалось мое одобрение, и я всячески подбадривал ее и одновременно поощрял к более полному самовыражению.
Удары ногами это, по сути, младенческий паттерн телесного движения и Люси наслаждалась этой одобряемой регрессией. В то же время это проявление возражения, противостояния, пинаться значит протестовать. Несмотря на то, что ей нравилось пинать, она не ассоциировала это движение с самоутверждением.
На первых порах от нее невозможно было добиться громкого и четкого "нет", не говоря уже о крике или вопле. По-видимому, любая сильная форма самоутверждения пугала ее.
Иногда за выражением умственной неполноценности на ее лице мне удавалось уловить проблеск интеллекта. Были моменты, когда наши глаза встречались, я видел во взгляде Люси понимание. Когда это случалось, глаза ее на какое-то время теряли тусклое, застывшее выражение и становились ясными и выразительными. Создавалось впечатление, что она внимательно изучала меня, стараясь понять, насколько мне можно доверять. В других случаях, когда я просил ее широко раскрыть глаза, изображая испуг, она застывала и становилась совершенно неподвижной.
Однажды, когда я нажал подушечками больших пальцев на мышцы, расположенные рядом с носом, чтобы блокировать ее механическую улыбку, ее глазные яблоки закатились вверх под веки, а лицо исказилось, как у горгульи*18. Она стала похожа на полного идиота, и я понял, что она разорвала контакт со мной и впала в невменяемое состояние из-за некоего глубокого внутреннего страха. Это была необычная, но очень эффективная защита.
Столкнувшись с таким явным проявлением идиотизма любой родитель почувствовал бы абсолютную бесполезность попыток навязать свою волю ребенку.
Страх на психологическом уровне является этиологическим фактором предрасположенности индивида к шизофрении. Страх это парализующая эмоция, которая замораживает тело и расщепляет личность. В расщепленном состоянии связь между разумом и телом разорвана, и это приводит к потере ощущения реальности. Безумие действует как защита против страха, его отрицание.
Страх теряет свою силу, когда реальность теряет свой смысл. Таким же образом идиотизм может стать защитой от угрозы уничтожения, которую может чувствовать ребенок, пытающийся противостоять доминирующему родителю. Сопротивление ребенка в таком случае больше не является вызовом для эго родителя.
Пожалуй, умственно отсталый ребенок может демонстрировать свое сопротивление без опасения, что это будет воспринято как оппозиция.
В соответствии с этой теорией, мое лечение Люси было направлено на укрепление эго через утверждение ею своей оппозиции, а также на улучшение мышечной координации. Удары ногами со временем становились сильнее и продолжительнее, а ее "нет" громче и увереннее. Она также била по кушетке теннисной ракеткой, повторяя слова "Я не буду".
Кроме того, использовались биоэнергетические упражнения для углубления дыхания и расслабления тела. В конце каждой сессии я отмечал заметное улучшение в состоянии пациентки. Она стала более охотно и непринужденно высказываться, течение ее мыслей стало более свободным.
И самое важное, тупое выражение лица и признаки слабоумия в поведении стали возникать гораздо реже.
Можно было предположить, что развитие эго приведет к возникновению оппозиции с родителями. Я предупредил их о такой возможности, и они согласились предоставить ей больше свободы. Результатом стало постепенное и очевидное для всех раскрытие личности пациентки. Такая позитивная реакция на терапию произошла главным образом благодаря установившемуся взаимопониманию между мной и Люси.
Она почувствовала, что может полностью рассчитывать на мою поддержку, если раскроет свои чувства и проявит свою позицию, даже если она будет противоречить моей. По-моему, она также чувствовала, что я считаю ее умным человеком, хотя спектр ее интересов был узок, а идеи ограничены. Она понимала всю важность наших занятий и поэтому полностью отдавалась этой работе.
Поначалу Люси была не способна выносить стресс дольше нескольких секунд. Постепенно, по мере ослабления напряжений ее толерантность возрастала, а дыхание становилось все глубже. Во время первых встреч она двигала руками и ногами словно марионетка, без какого-то бы ни было ритма или чувства. С обретением ощущения свободы самовыражения ее движения становились более естественными и более насыщенными.
Она наносила удары руками и ногами с большей энергичностью, а ее голос звучал гораздо сильнее и увереннее, когда она громко произносила "нет" и "я не буду". В результате произошло устойчивое улучшение ее координации.
Одной из самых эффективных методик была игра. Каждый раз, когда она говорила "нет", я говорил "да", все ее "я не буду" встречались с моим "ты будешь". Прошло совсем немного времени, а ее голос стал громче моего, и она настаивала на продолжении тогда, когда я уже был готов сдаться.
Большинство детей получает удовольствие от этой игры. Если угрозы и физическая сила исключены, они чувствуют себя на равных со своим оппонентом. Время от времени я соревновался с Люси в перетягивании полотенца. Я был поражен тем, насколько ее пугало проявление собственной силы, обращенной против меня.
Но по мере продолжения наших игр этот страх снизился.
Терапия Люси завершилась, когда ее семья переехала в другой город. Мы встречались с ней раз в неделю на протяжении двух лет. Ближе к концу терапии посторонние люди принимали Люси за нормального человека.
Ей удалось добиться значительного прогресса, и я надеялся, что при содействии и поддержке она будет развивать свой успех.