Размывание и подмена понятий


Это - кровь хозяйства, свободная циркуляция которой обеспечивает здоровье организма. Никто поэтому не может быть собственником денег, перекрывать их циркуляцию и извлекать выгоду, приоткрывая задвижку - подобно разбойнику на мосту, взимающему с путника плату за проход. Ростовщики, а потом банкиры наложили руку на артерии общества и взимают с него плату за то, что не сжимают слишком сильно. Заплатил - чуть разжали, нечем платить - придушили. Красноречивый пример - "кризис неплатежей" в нашей промышленности.

Как только банки стали коммерческими, их хилая рука может задушить огромные заводы. Что бы сделал советский банк в этой фантастической ситуации? Будучи ориентирован не на хрематистику, а на экономику, на ведение дома, он просто произвел бы взаимный зачет неплатежей - и дело с концом.

Но это как раз то, чего не допускают монетаристы, ибо это лишает власти тех, кто превратил деньги в выгодный товар. Образ банковского капитала идеологи тоже превратили в призрак. Убедили нас, что без ростовщичества и без того, чтобы кто-то собирал с нас деньги, а потом продавал нам их, и хозяйства быть не может. Представьте себе метро - огромную производственную систему, мизерным элементом которой являются кассы и турникеты.

И вот, некая банда приватизировала этот элемент. И берет за жетон тройную цену. Одну цену отдают метрополитену на покрытие издержек, а остальное - ее доход. Не хочешь платить - иди пешком.

Страдают пассажиры, хиреет метро, а идеолог скажет, что эта банда выполняет необходимую организующую роль: обеспечивает метро средствами, выявляет платежеспособный спрос, побуждает людей больше зарабатывать.
Никаким естественным правом превращение в товар общественного платежного средства не обосновано. Поэтому все мировые религии запрещали узурпацию денег и взимание платы за их обращение - процент. Соответственно, и народная мораль отвергала ростовщичество.

Оно разрешалось лишь иудеям, они и основали финансовый капитал, но повсюду стали париями общества. Для возникновения полномасштабной "рыночной экономики" понадобилась Реформация в Европе. Было сказано, что "деньги плодоносны по своей природе" и оправдан рынок капиталов. Это и есть первая ипостась "рыночной экономики" - овладение и торговля тем, что человек не производит и что товаром быть не может.

Торговля деньгами.
В ходе Реформации именно накопление получило религиозное обоснование. Раньше оно допускалось, но не одобрялось христианством - это была деятельность, неугодная Богу, и у всех отцов Церкви мы видим эти утверждения. Впервые Лютер и Кальвин представили накопление не только как полезную деятельность, но дали ему очень высокий статус - предприниматель наравне со священником стал представителем высокой профессии.
Второе условие рыночной экономики - рынок рабочей силы и возникновение пролетария. Именно ощущение неделимости индивида поpодило чувство собственности, пpиложенное пpежде всего к собственному телу. Пpоизошло отчуждение тела от личности и его превpащение в собственность. До этого понятие "Я" включало в себя и дух, и тело как неразрывное целое.

Теперь стали говорить "мое тело" - это выражение появилось в языке недавно, лишь с рыночной экономикой. Русских, котоpые не пеpежили такого пеpевоpота, это не волновало, а на Западе это один из постоянно обсуждаемых вопpосов, даже в политике. Если мое тело - это моя священная частная собственность, то никого не касается, как я им pаспоpяжаюсь.

Тут и права гомосексуалистов, и полное оправдание проституции, и оправдание судом врача-предпринимателя, который оборудовал фургон изобретенными им приспособлениями для самоубийства и выезжает по вызову. Эвтаназия, умерщвление старых и больных (с их "согласия") - право собственника на свое тело.
Превращение тела в собственность обосновало возможность свободного контракта и обмена на рынке труда - возможность превращения рабочей силы в особый товар. Каждый свободный индивид имеет эту частную собственность - собственное тело, и в этом смысле все индивиды равны. И поскольку теперь он собственник этого тела (а раньше его тело принадлежало частично семье, общине, народу), постольку теперь он может уступать его по контракту другому как рабочую силу. Это - вторая ипостась "рыночной экономики".



Превращение в собственность и продажа того, что этим собственником не производится и товаром быть не может - самого человека, рабочей силы.
Антpополог М.Сахлинс пишет об этой свободе "пpодавать себя": "Полностью pыночная система относится к тому пеpиоду, когда человек стал свободным для отчуждения своей власти за сходную цену - некотоpые вынуждены это делать поскольку не имеют сpедств пpоизводства. Это - очень необычный тип общества, как и очень специфический пеpиод истоpии. Он отмечен "индивидуализмом собственника" - странной идеей, будто люди имеют в собственности свое тело, котоpое имеют пpаво и вынуждены использовать, пpодавая его тем, кто контpолиpует капитал...

При таком положении каждый человек выступает по отношению к дpугому человеку как собственник. Все общество фоpмиpуется чеpез акты обмена, посpедством котоpых каждый ищет максимально возможную выгоду за счет пpиобpетения собственности дpугого за наименьшую цену"213.
Превращение в товар третьей всеобщей ценности, которую торговец не производит - земли - это особая большая тема.
Иногда говорят: стоит ли ломать копья из-за слов? Мол, мы за "рынок с человеческим лицом", раз уж люди так обозлились на плановую экономику. Наивная уловка, тем более прискорбная в России, где лучшие ученые развивали "философию имени", показали роль Слова. Принять язык противника - значит незаметно для себя стать его пленником, даже если ты употребляешь этот язык, понимая слова иначе, чем противник. Больно видеть, как слепой бредет к обрыву, страшно видеть, когда слепого ведет зрячий убийца, который притворяется слепым, но не намного лучше, когда вести слепого берется, притворяясь зрячим, другой слепой.

Последнее происходит, когда с трибуны патриотов нас зовут возродить соборную и державную Россию через рыночную экономику и гражданское общество.
Мы упомянули здесь лишь три слова-призрака. Это только примеры, а на деле за десять лет в России в массовое сознание внедрен целый язык-призрак. Отогнать его от дома будет непросто.
§ 2. Размывание и подмена понятий
Уже Ле Бон заметил, что эффективнее всего в манипуляции сознанием действуют слова, которые не имеют определенного смысла, которые можно трактовать и так, и эдак. К таким словам он отнес слова свобода, демократия, справедливость и т.п. Это были самые боевые слова и во всей идеологической программе перестройки и реформы.


Демократия, свобода, толпа. В октябре 1993 г. танковые залпы по парламенту устранили из общественного сознания миф демократии. По инерции кто-то его еще поминает, но без энтузиазма. Можно было бы о нем и не говорить, но полезно для урока.

Дело в том, что уже с радикального этапа перестройки весь язык (дискурс) идеологов был несовместим с принципами демократии - а образ ее продолжал действовать!
Так же, как с экономикой, демократы поступили с СССР. Выяснив на референдуме предпочтения подавляющего большинства граждан, они выражали демонстративную радость оттого, что удалось развалить СССР вопреки этим предпочтениям, о которых они были хорошо осведомлены. Вот вывод социологов-демократов в 1991 г.: "державное сознание в той или иной мере присуще подавляющей массе населения страны, и не только русскоязычного", это "комплекс превосходства обитателей и обывателей великой державы, десятилетиями культивируемый и уходящий в глубь традиций Российской империи". По их расчетам, вместе с носителями "тоталитарного сознания" (30-35% населения) державное сознание характерно для 82-90% советских людей. Казалось бы, отсюда и надо было исходить.

Ты ненавидишь державность? На здоровье. Но не забудь, что ты входишь в 8-10 процентов населения.

Так что, если ты демократ, будь добр уважать волю большинства (или уезжай в Люксембург). А если ты из породы тиранов и надеешься обмануть или подавить 9/10 народа, то ведешь дело к большой беде.
С идеей демократии наши демократы расправлялсь очень просто, игрой слов. Вот, поучают Денис Драгунский и Вадим Цымбурский ("Век ХХ и мир", 1991): "Демократия требует наличия демоса - просвещенного, зажиточного, достаточно широкого "среднего класса", способного при волеизъявлении руководствоваться не инстинктами, а взвешенными интересами. Если же такого слоя нет, а есть масса... - говорить надо не о демосе, а о толпе, охлосе...

Сейчас возрождение "доперестроечных" структур во всей их жестокости было бы опасно не как насилие над народом, а наоборот, как реализация чаяний самого народа, - такого, каким он стал, сроднясь с этими структурами".
Так что те, кто считает себя в России демократами, на самом деле есть сплоченное меньшинство, которое присвоило себе право судить, кто есть демос, а кто - толпа. Если бы граждане России были зажиточными, имели бы только интересы, а не идеалы ("инстинкты"), и их чаяния совпадали бы с интересами Драгунского, он бы назвал их демосом. А раз чаяния народа угрожают интересам Драгунского, то это толпа, а толпу позволительно и обманывать, и рассеивать, и даже расстреливать - это нарушением демократии он не считает.



Содержание раздела