Потерял состояние - пойду в управдомы.


Первый мы назовем функциональным, а второй - моральным. Насколько успешно подходы, выработанные в идеократическом и демократическом обществах, позволяют власть имущим выполнять одну из главных функций: обеспечить устойчивость общества, его воспроизведение, выживание?
В общем, идеократическое, традиционное общество и общество либеральное устойчивы или уязвимы перед ударами разных типов. Первые поразительно жизнестойки, когда тяжелые удары наносятся всем или большой части общества, так что возникает ощущение, что "наших бьют". В этих случаях устойчивость такова, что наблюдатели и политики "из другого общества" не просто изумляются, но раз за разом попадают впросак, тяжело ошибаются.
Сравнительно мало опубликовано материалов о разборе тех умозаключений советников Наполеона и Гитлера, которые ошиблись в своих прогнозах о реакции разных слоев русского народа на вторжение в Россию. Видимо, этот анализ до сих пор на Западе засекречивается, хотя бы по наитию, самими мыслителями. Но и то, что опубликовано, показывает: в обоих огромных "экспериментах" над Россией Запад ошибся фундаментально. Русские совершенно иначе "интерпретировали" жесты западных носителей прогресса, нежели они рассчитывали21.

Каждый удар извне, который воспринимался русскими как удар именно по России, залечивал ее внутренние трещины и "отменял" внутренние противоречия.
Так же поражает сегодня западных экспертов (и их "российских" учеников) наша способность держать удары победителей России в холодной войне. Массовое обеднение не только не разрушило общество, оно даже почти не озлобило людей, не стравило их. Вопреки ожиданиям, общество не распалось, а продолжает жить согласно неписаным законам и культурным нормам, чуждым закону рынка и нормам индивидуализма.
Мы, с нашей привычной колокольни, просто не видим того, что происходит в России и как это воспринимается глазами "цивилизации". На Западе спад производства в 1 процент - уже кризис, который чудесным образом меняет все поведение обывателя. Даже если его лично еще совершенно этот кризис не коснулся и разорение ему непосредственно не угрожает.

А если колесо кризиса его задело, происходят просто невероятные превращения. Приличный, культурный и радушный человек на твоих глазах превращается в злобного сквалыгу. Он мучает своих детей, рвет со всеми друзьями и начинает бешено, как помешанный, копить, совершая просто странные поступки - может обсчитать уличного торговца и обобрать своего аспиранта, присвоив его деньги.

Зрелище исключительно тяжелое.
О том, как быстро в либеральном обществе утрачиваются скрепляющие его культурные нормы при обеднении среднего класса, написана масса печальной литературы. Во время Великой депрессии в США разорившиеся бизнесмены падали из окон, как спелые груши. Видим ли мы что-нибудь подобное в России?

Даже смешно предположить. Ну, потерял состояние - пойду в управдомы. Два года назад из-за махинаций руководства прогорел крупный испанский банк "Сантандер". Акционеры потеряли около четверти своих состояний. В большом зале - их собрание, телекамеры.

Я в жизни не видел такого собрания людей, на лицах которых написано неподдельное, глубокое человеческое горе. А еще говорят о бездуховности Запада. Художественно сделанные фотографии акционеров с того собрания, которыми были заполнены газеты, отразили трагедию высокого накала.
В преддверии либерализации цен, которая состоялась в России в январе 1992 года, был у меня разговор с одним испанским социологом. "Вас, - говорит он, - ожидают интересные явления. Понаблюдай, потом мне расскажешь". Он предсказал, например, что при резком повышении цен Москва за одну неделю наполнится бездомными собаками, и это будет феноменально.

У них социологи используют как кустарный, но очень чувствительный показатель назревающих экономических трудностей простую сводку о количестве отловленных на улице бездомных собак. Рост этого индикатора до всяких изменений инфляции, биржевых индексов и показателей производства говорит: будет спад. Нюх среднего класса чуток и безотказен, никакой экономической науке за ним не угнаться.


Что же делает почтенная семья буржуа, почуявшая приближение этого спада? Она едет на прогулку за город. Все рады, дети возбуждены, собака прыгает от счастья и пытается лизнуть хозяина в лицо. Где-нибудь на опушке рощицы собаку выпускают погулять.

И пока она с лаем носится за бабочками, все усаживаются в свою "тойоту", хлопают дверцы и - привет. Действительно, по улицам чистеньких городов бегают, с безумными глазами, породистые колли и доберманы. Они не могут понять, что с ними произошло, где же их добрый хозяин с его собачьим кормом "Pedigree". Я однажды встретил даже такого изумленного сен-бернара.

А защитники животных расклеивают жалобные плакаты с портретом собаки и надписью: "Он бы так с тобой не поступил".
Сбылись ли прогнозы социолога, знатока западной души? Ни в коей мере, о чем я имел удовольствие ему сообщить. После повышения цен враз обедневшие старушки-пенсионерки, как и раньше, выносили на руках погулять своих дворняжек.

Только к квартирам, в которых есть крупные собаки, соседи стали складывать больше костей. Нет у нас еще гражданского общества.
Зато традиционное общество исключительно хрупко и беззащитно против таких воздействий, к каким совершенно нечувствительно общество гражданское. Достаточно заронить в массовое сознание сомнение в праведности жизни, организованной в идеократическом обществе, или праведности власти в государстве, все устои политического порядка могут зашататься и рухнуть в одночасье. Об этом - "Борис Годунов" Пушкина.

Об этом писали в "Вехах" раскаявшиеся либеральные философы после опыта революции 1905 года. Да и вся драма второго акта убийства Российской империи, уже в облике СССР, у нас перед глазами.
Идеократическое общество - сложная, иерархически построенная конструкция, которая держится на нескольких священных, незыблемых идеях-символах и на отношениях авторитета. Утрата уважения к авторитетам и символам - гибель. Если противнику удается встроить в эти идеи разрушающие их вирусы, то победа обеспечена.



Отношения господства с помощью насилия спасти не могут, ибо насилие должно быть легитимировано теми же самими идеями-символами.
Гражданское общество, состоящее из атомов-индивидуумов, связано бесчисленными ниточками их интересов. Это общество просто и неразрывно, как плесень, как колония бактерий. Удары по каким-то точкам (идеям, смыслам) большого ущерба для целого не производят, образуются лишь локальные дырки и разрывы. Зато эта ткань трудно переносит "молекулярные" удары по интересам каждого (например, экономические трудности). Для внутренней стабильности нужно лишь контролировать "веер желаний" всей колонии таким образом, чтобы не возникало больших социальных блоков с несовместимыми, противоположными желаниями.

С этой задачей технология манипуляции сознанием справляется. А борьба по поводу степени удовлетворения желаний вполне допустима, она суть общества не подрывает.
Это - фактическая, инструментальная сторона дела. Здесь спорить особенно не о чем. Иное дело - оценки идеальные, вытекающие из этических ценностей.

Здесь взгляды диаметрально противоположны.
Человек либерального образа мыслей (который сегодня вроде бы господствует в "культурном слое" России) убежден, что переход от насилия и принуждения к манипуляции сознанием - огромный прогресс в развитии человечества, чуть ли не "конец истории". Об идеологах говорить нечего - они радуются этому переходу взахлеб (парадоксальным образом, они согласны, чтобы ради такого перехода в России на неопределенный период установился режим ничем не ограниченного насилия). Внутри научного сообщества оценки обычно более уклончивы.

В книге "Психология манипуляции" Е.Л.Доценко свой в общем либеральный вывод делает с оговорками: "Можно вспомнить немало жизненных ситуаций, в которых манипулирование оказывается благом постольку, поскольку поднимает общение от доминирования и насилия к манипуляции - в известном смысле более гуманному отношению"22.
"В известном смысле", "можно вспомнить немало ситуаций" - это лишает принципиальную оценку силы. Речь ведь не о ситуациях, а о моральном выборе типа общества и типа человеческих отношений. Сразу отметим, что и на Западе, среди ведущих специалистов, есть (хотя и немного) такие, кто прямо и открыто ставит манипуляцию сознанием в нравственном отношении ниже открытого принуждения и насилия.
Аргументы тех, кто приветствует переход от принуждения к манипуляции, просты и понятны. Кнут - это больно, а духовный наркотик - приятно. Если уж все равно сильный заставит слабого подчиниться своей воле, то пусть он это сделает с помощью наркотика, а не кнута. Что ж, о вкусах не спорят. Давайте лучше рассмотрим доводы тех, кто считает наркотик хуже кнута.

И прежде всего, доводы самих западных мыслителей, которые видят проблему именно исходя из идеалов и интересов Запада, с точки зрения пути и судьбы своей цивилизации. Уж к ним-то должен прислушаться даже русский западник, который и в России мечтает построить хоть маленькие очаги или "микрорайоны" Запада, хотя бы для избранной публики.



Содержание раздела