По-восточному — начну издалека.


Она -г- штучка тонкая, любит свободу, в неволе не размножается. Ей особый душевный микроклимат нужен. А когда ваши злые мысли туда-сюда снуют, она прячется.

Да и вам тогда тоже не до нее.      Значит, придется прощать. Прощать врагов, прощать себя, отпускать свое прошлое. Прощать и отпускать для того, чтобы расчистить место для будущего, для любви, чтобы освободить свою дремлющую силу.
     Вспоминаем Октаву! Вы есть сила, вы есть любовь, и вы умеете прощать!
     Простите всех ради Бога.
     Простите всех ради себя.
     Вот об этом поговорим. Хорошо? Как всегда — по-восточному — начну издалека.
 Встретимся у экзаменационной комиссии
      Дорогие мои, когда-то мне пришлось четыре года возглавлять лабораторию по изучению клинической смерти.
Как туда попал? Да просто надоело все. Вдоволь наигрался в богатенького Буратино.

Нахлебался «уважения» оравы халявщиков, сидевших у меня на шее. И в результате — депрессия, опустошенность, отсутствие интереса к жизни. Это образное выражение.

Буквально не понимайте!
     Но что-то нужно было делать-то!
     Однажды в голову бабахнуло: дай-ка займусь наукой, напишу что-нибудь умное, например диссертацию, получу звание.
     По лени выбрал самую легкую область — психологию. Ну, проще же всего свою пустую арбу с треском и грохотом взад-вперед катать, рассуждая о невидимых процессах, якобы протекающих где-то там в душе. Согласны?
     Это была первая причина, почему я в психологию ударился.
     Да и что еще делать, когда Ниагарский водопад уже не впечатляет? Как быть, если сороковые широты у мыса Горн с их вечными штормами уже наскучили? Пресыщение.

Ведь все, кажется, перепробовал.
     Адреналина не хватает, а где ж его взять? А самый мощный выброс адреналина знаете, где бывает? Радом со смертью, вы согласны?
     Всеми нашими действиями управляют Два рычага, два инстинкта: желание жить и страх умереть. Что в общем-то одно и тоже.
     Вот и выбрал себе тему кандидатской диссертации. Упрощенное название ее таково: «Галлюциногенные факторы при кислородном голодании, вызванном агонией мозга».
     Легче всего писать о чужих галлюцинациях. Вы согласны?
     Если честно, у меня были серьезные причины этим интересоваться. Хотел проверить некоторые свои догадки относительно смерти, основанные на словах Наставников. Но это — слишком сложная тема, ее лучше опустим.


     Вот так я оказался в лаборатории клинической смерти и застрял там на четыре года. Искал на собственную... голову приключения, а нашел опору в жизни.
     Пришей туда отъявленным материалистом, а ушел — глубоко верующим человеком, точно зная, уже как ученый, что существует Высший Разум, Высшая Совесть, Высшая Любовь. Знаю это точно — проверил!
     За четыре года через эту лабораторию прошли пять тысяч человек, а это пять тысяч исследований! Можете себе представить? В день четыре-пять вылетов в разные районы.
     В каждом институте, в каждой клинике был тогда секретный отдел. Они нам звонили, и мы вылетали.
     Через час-полтора после выхода из состояния клинической смерти человек еще помнит, что с ним было. Потом все исчезает, одни огрызки остаются. Через пару дней спрашивали у того же «путешественника»:
     —  Помните, вы говорили то-то и то-то?
     —  Нет, не помню, не было этого!
     Ставим ему кассету с записью.
     — Да, правда, мой голос. Неужели это я говорил?
     Мы спрашивали обо всем: что видел, что слышал, что ощущал, как ощущал. И наша задача теперь была — проверить.
     Если человек говорил о каком-то месте, нас интересовали детали: где что стояло, лежало, двигалось. Понимаете? И сейчас же туда отправлялись и смотрели: действительно это находится там, на самом деле была такая ситуация?
     И когда факт за фактом, факт за фактом... Мы точно знаем, что этот человек там просто не мог быть никогда в жизни, и не был он там. Но он все в деталях рассказывает, описывает обстановку...

Он элементарно не мог знать, что есть такое здание, что в нем есть такая комната, что в этой комнате такой стол, такие чашки-ложки...
     А ваш слуга-то прожженный материалист» особенно когда дело касается таких вещей! Пока руками не пощупаю, словам не поверю. Если скажете, что вчера в лифте валялась пачка из-под сигарет, скажу:


     — Извините, мне нужно проверить.
     А если эту пачку вы не могли видеть ни при каких обстоятельствах? Ну, не могли видеть — исключено!
     И мы в этой лаборатории все проверяли. И место, и время, и ситуации — все! И получали подтверждение.

За то время завели почти пятьсот дел. В трехстах восьмидесяти семи из них — неопровержимое доказательство отсутствия смерти.
     Как быть» дорогие мои? Как быть?
Мой напускной материализм разлетелся по швам. И с каким еще треском! Смерти-то, оказывается, кет!

В очередной раз убедился!
     Смерть отсутствует!
     Как мы свою одежду изношенную бросаем, так же оставляем и свое тело. Верите — не верите, мне глубоко начхать на ваше мнение. Все равно там встретимся у входа в экзаменационную комиссию.

     Хотите одну историю из архивных материалов лаборатории расскажу?
         Однажды мы выехали по вызову. Приезжаем.
         Мужчина 37 лет, ростом больше двух метров, как телефонная будка — махина. Геолог-забулдыга.
         Вернулся из экспедиции, в городском парке перед пивным баром с кем-то там подрался, получил четырнадцать ножевых ранений. Пока его везли в больницу, наступила смерть. Его отвезли в морг.

Дело было в пятницу.
А через два дня в понедельник, когда патологоанатом пришел на работу и приступил к изучению тела, вдруг это бездыханное тело зашевелилось, схватило его за руку, и он услышал отборную брань.
         Через несколько дней, после операции, мы общались с этим ожившим геологом.
        — Была, — говорит, — пьяная драка. И вдруг почувствовал очень сильную боль. А потом начал падать в канализационный колодец. Не помню, как долго падал, помню, хватался за стены, упирался руками—ногами.

Чувствую, если до низу долечу — в живых не останусь.
     Я начал выкарабкиваться, цепляясь за склизкие стены.,. Вонючие до невозможности! До того мерзко было — человеческих слов не хватает!

От этой вони, от этого дикого смрада пришел в себя. Выполз наружу.
     Выхожу, а там машины стоят — «скорая», милиция. Люди собрались. Осматриваю себя — нормальный, чистый. Через такую грязь полз, но почему-то чистый.

Подошел посмотреть: что там, что случилось?
     Людей спрашиваю, они на меня — ноль внимания, гады! Вижу, какой-то мужик лежит на носилках, весь в крови. Подумал: «Так тебе и надо».

Что-то в лице этого мужика меня привлекло. Где-то виделись, что ли?
     Носилки втащили в «скорую», и уже машина стала отъезжать, как вдруг чувствую: с этим телом меня что-то связывает.
     Крикнул: - Эй! Куда вы без меня? Куда моего брата увозите?!
     И тут вспомнил: а никакого брата у меня нет! Сначала растерялся, а потом понял: это же я!

     Если это тело — я, то я-то кто? Я за ними побежал, кричу:
     — Сто-ой! Куда меня увозишь?
     А потом чувствую, что я не бегу, а лечу за машиной, чуть выше нее. Тело находится в «скорой», , а я лечу сзади...
     И т. д.
     Он нам рассказал, по каким улицам летел, что на этих улицах было. В одном месте, оказывается, пожарные стояли и Пожар был, маленький такой. Это помнит. Мы потом проверили — оказалось правдой.

Было такое.
     «Скорая» приехала в больницу, хирург посмотрел, сказал:
     — Умер.
     А я подбегаю к этому хирургу и матом:
     — Ты что, твою мать? Как я умер? Давай, там это, трамтарарам, штопай!

Я приду в себя, я еще не умер!
Собрались увозить в морг. Я в отчаянии туда хожу, сюда хожу. За телом пошел.
     Стали каталку вталкивать в лифт, а тело-то огромное — не влезает. И, когда двери закрывались, ноги прищемило.
     — Твою мать! — говорю. — Ты что делаешь?! Мне это тело еще пригодится!
     Обращаюсь к санитару — не слышит.
     Та-ак! Тут курить захотелось. Смотрю, в лифте лежит скомканная пачка сигарет, и бутылка из-под кефира стоит.

Кефира там, ну, так примерно на одну треть осталось.
     Отвезли меня в морг. Два дня я там ходил, среди этих скафандров, без хозяина.
     (Обратите внимание — «без хозяина»!)
     Я туда сходил, сюда сходил — везде и всюду был. Домой пошел — жена плачет. Уговариваю свою жену, успокаиваю: «Ну, что делать?».
     Но тело все равно меня не отпускает. Возвращаюсь, брожу вокруг него.
     А в понедельник меня как-то затянуло обратно. И так мне туда неохота было, так было больно, так грязно все это.
     Когда патологоанатом пришел на работу... я понял, что на этом у меня все закончится. Начал метаться вокруг него, и вдруг в какой-то момент меня затянуло...
     Очнулся в палате через четыре дня.
     Обратите внимание: «затянуло». Этот момент возврата в тело редко кто помнит.
     После того, как его выслушали, мы стали проверять: пачка сигарет на месте лежит, в лифте. А тело-то было накрыто — он не мог видеть! Бутылки нет.

Стали искать. Оказывается, уборщица утащила.
     Нашли бутылку из-под кефира, но мытую. Спрашиваем:
     — Сколько было кефира?



Содержание раздела