Противоположные, но утверждения.
Чтобы опровергнуть этот аргумент, утверждается и обратное: как раз наоборот, расшатываемый капитализм порождает общественный хаос, и только социальная революция одна в состоянии создать в общественной жизни ситуацию уверенности. Это только пусть противоположные, но утверждения. В Советском же Союзе потерпела неудачу попытка замены авторитарно-морального принципа регулирования сексуальных отношений неавторитарным саморегулированием. Столь же малоубедительной, как и приведенное противопоставление утверждений, является попытка доказательства собственной "нравственности". Дело заключается, прежде всего, в том, чтобы понять, почему среднестатистический человек обнаруживает такую привязанность к понятию "мораль" и почему с понятием "социальная революция" он обязательно связывает представление о сексуальном и культурном хаосе. Часть ответа на этот вопрос можно получить уже в результатах исследования идеологии фашизма.
С точки зрения среднестатистических людей, которые ведут бессознательную, аффективную жизнь, включающую отрицание сексуальности, быть приверженцем "культурбольшевизма" — это значит "отдаваться чувственным сексуальным переживаниям". Поэтому, если кто-либо пытается защитить точку зрения, согласно которой достижения сексуальной экономики, отменяющие необходимость морального регулирования, можно было бы в ходе социальной революции сразу же применить на практике, то это только доказывало бы, что образ мышления приверженцев сексуальной экономики понят неправильно.
Лишь только общество вступает во владение средствами производства, оно неизбжно сталкивается с вопросом о том, как же теперь следует регулировать совместную жизнь людей — с помощью принципов морали или на основе "свободы". Даже самое поверхностное размышление свидетельствует о том, что не может быть и речи о немедленном высвобождении сексуальности или отмене моральных норм и регулятивов. Мы уже достаточно часто сталкивались с тем, что человек с нынешней структурой своего характера не в состоянии регулировать сам себя, что он, следовательно, может тотчас же установить экономическую демократию, но не политическую.
В этом и заключается весь смысл ленинской формулы о том, что государство может отмереть лишь постепенно. Если же хотят отменить моральное регулирование и поставить на его место саморегулирование, то следует знать, насколько старый способ регулирования был необходим и насколько он как в личном, так и общественном плане являлся несчастьем и порождал несчастье.
Приверженность принудительной морали, а именно такова точка зрения, которой придерживаются представители политической реакции, позволяет видеть лишь одну абсолютную противоположность между биологическим инстинктом и общественным интересом. За констатацией такого противоречия следует ссылка на необходимость морального регулирования — ведь, как говорят сторонники этого подхода, "отмена морали приведет к тому, что звериные инстинкты затопят все и вся и вызовут хаос". Очевидно, что утверждение об общественном хаосе, играющее в политике столь большую роль, представляет собой не что иное, как выражение страха перед человеческими инстинктами.
Так необходима ли мораль? Да, в той мере, в какой инстинкты на деле угрожают совместной жизни членов общества. Возникает следом другой вопрос. Как же в этом случае можно ликвидировать регулирование, основанное на принудительной морали?
Ответ на этот вопрос можно дать тотчас же, если взять в советчики сексуальную экономику со следующим выводом, сделанным ею: моральное регулирование естественных биологических притязаний людей порождает в результате подавления, неудовлетворения вторичные, судорожные, асоциальные влечения. Эти влечения неизбежно должны быть заторможены. Следовательно, мораль возникла первоначально не из потребности подавления инстинктов, мешающих обществу, ведь она существовала до появления этих асоциальных инстинктов. Она возникла в первобытном обществе под воздействием определенной заинтересованности развивавшегося и приобретавшего экономическое могущество верхнего слоя в подавлении естественных потребностей, которые сами по себе не мешали социальной жизни.
Регулирование, опирающееся на принудительную мораль, получило свое обоснование в тот момент, когда то, что было порождено этим регулированием, начало действительно угрожать общественной жизни. Например, подавление удовлетворения потребности в питании сначала породило склонность к воровству, которая, в свою очередь, сделала необходимым моральное правило, запрещавшее красть.
Таким образом, если мы будем обсуждать вопрос о том, необходима ли мораль, следует ли ее ликвидировать или на место одной морали поставить другую, а то и вообще заменить моральное регулирование саморегулированием, то мы не продвинемся ни на шаг, не отличив естественные биологические влечения от вторичных социальных влечений, порожденных моралью. Неосознанная душевная жизнь людей в патриархальных условиях наполнена влечениями обоих типов. Ясно одно: в процессе обоснованного подавления асоциальных влечений жертвой подавления оказываются и естественные, биологические, так как нельзя отличить одни от других.
Если же, как уже говорилось, представители политической реакции с самого начала с понятием "влечение" связывают понятие "асоциальное", то различие между этими понятиями открывает перед нами выход.
До тех пор пока изменение структуры характера человека не удалось в такой мере, чтобы регулирование потенциала его биологической энергии само собой исключало любую тенденцию к асоциальным действиям, не удастся ликвидировать и моральное регулирование. Так как процесс изменения структуры потребует, вероятно, очень и очень длительного времени, есть все основания утверждать, что ликвидация регулирования, основанного на принудительной морали, и ее замена сексуально-экономическим регулированием будут возможны только в той мере и постольку, поскольку сфера вторичных асоциальных влечений будет сокращаться в пользу естественных биологических стремлений. Мы можем достаточно уверенно предвидеть это, основываясь на результатах анализа характера в процессе лечения отдельных людей. И в этом случае мы видим, что человек ликвидирует в себе инстанции, осуществляющие моральное регулирование, лишь по мере обретения заново своей естественной сексуальности.
Утрачивая моральное регулирование со стороны совести, больной теряет и свою асоциальность и становится "моральным" в той степени, в какой становится сексуально здоровым.
Следовательно, социальное развитие не отменит морального регулирования сегодня. Оно, прежде всего, таким образом изменит структуру характера людей, что те станут способны жить и работать в социальном сообществе без воздействия авторитета и морального давления, вполне самостоятельно, руководствуясь подлинной добровольной дисциплиной, которая не может быть навязана. Конечно, моральное торможение будет иметь силу только применительно к асоциальным влечениям, заключаясь в юридической норме о необходимости сурового наказания взрослых за совращение детей. Оно не будет отменено до тех пор, пока в массе людей будут присутствовать обусловленные структурой их характеров импульсы к такому действию. В этом смысле ситуация после революции будет еще идентична ситуации в авторитарном обществе.
Различие между тем и другим обществами будет, однако, выражаться в том, что свободное общество предложит совершенно свободное пространство для развития естественных стремлений и безопасность для их удовлетворения. Например, оно не только не станет запрещать любовные отношения между двумя молодыми людьми разного пола, но, скорее, окажет им всю необходимую помощь. Оно не только не станет запрещать детский онанизм, а, напротив, вероятно, примет решение строго карать каждого взрослого, который будет препятствовать развитию детской сексуальности.
Нам не следует, однако, слишком жестко и абсолютно воспринимать представление о "сексуальном инстинкте" — ведь содержание вторичного влечения определяется не только желанием человека, но и временем, когда развивается это влечение, и обстоятельствами, в которых оно стремится достичь удовлетворения. Одно и то же влечение может в одном случае и в один момент быть естественным, в другой ситуации и в другое время — асоциальным. Приведем пример. если ребенок в возрасте от года до двух мочится в постель или играет с собственными экскрементами, то мы имеем дело с естественной стадией развития его прегенитальной сексуальности. Стремление играть с собственными экскрементами в этом возрасте естественно, оно обусловлено биологически, так что наказание ребенка за это действие само заслуживает очень серьезного наказания. Если бы тот же самый человек, достигший четырнадцати лет, захотел бы есть свои экскременты или играть с ними, это было бы уже вторичным, асоциальным, болезненным влечением.
Подверженного ему следовало бы не наказывать, но, конечно же, поместить в больницу. Свободное общество, однако, не могло бы удовлетвориться этим. Его важнейшая задача должна была бы заключаться в организации такого воспитания, чтобы не было импульсов к подобным поступкам.
- Сексуально-экономическая "мораль"
- Сексуальная революция.
- Коллективизация жизни
- Институт нерасторжимого брака как основа противоречий сексуальной жизни.
- Торможение сексуальной революции.
