Почти все они были самыми пессимистическими.
Как пишет известный французский советолог М.Лавинь, СЭВ не был рынком, а тем более общим.271 Практически были лишь двусторонние связи и две системы денежных единиц внешнеторговые цены и переводной рубль. Однако за основу брались средние мировые цены за последние 5 лет и официальный курс рубля. Не приходится забывать, что товары, производимые в социалистических странах, за исключением природного сырья, были низкого качества и неконкурентоспособны на мировом рынке. Уже одно это делало СЭВ изолированным экономическим сообществом, международной коммуной, где можно было жить, не заботясь ни об эффективности, ни о качестве, ни о НТП, не боясь конкуренции. Слабых и серых такая жизнь, похоже, вполне устраивала.
Недаром процесс экономического выравнивания стран-членов СЭВ проходил не по высокому уровню, как, например, в ЕЭС, где планка была на уровне Германии, Великобритании и Франции, а на уровне СССР, который по показателю ВНП на душу населения уступал всем странам-членам СЭВ, за исключением Болгарии и Румынии. В то же время СССР нёс основную нагрузку в СЭВ, оказывая существенную помощь своим партнёрам, которые, однако, предъявили ему серьёзные материальные и финансовые претензии после развала этой организации в 1990 г.
На Западе всегда делалось много прогнозов относительно будущего СЭВ. Почти все они были самыми пессимистическими. Однако никто не ожидал столь дружного, можно сказать, коллективного краха этого международного сообщества. Так было покончено с ещё одним столпом мирового социализма: он был разрушен под собственной тяжестью.
* * *
Если обобщить основные тенденции экономического развития социалистических стран ЦВЕ в послевоенный период, то генеральная линия этого развития видится в попытках сначала копирования опыта СССР, советской модели экономики, а затем в стараниях перехода к модели «рыночного социализма». Последняя представляет собой частичный отход от СМЭ и стремление использовать рыночные механизмы и стимулы в рамках централизованного планирования, командно-административной системы. Особо активные попытки в этом направлении предпринимались в Польше, Венгрии и Югославии. По существу, это были попытки вдохнуть в умирающий «реальный социализм» кислород нормальной рыночной экономики с внутренним мотивационным механизмом. Но и этот гибрид оказался нежизнеспособным.
Напомню читателю, что Маркс считал капитализм нежизнеспособной экономической и общественной системой, которая порождает в экономике стихию и хаос, обнищание рабочего класса. Последний в конечном счёте расправляется с эксплуататорским классом буржуазией и устанавливает справедливый общественный строй социализм, в котором господствует диктатура пролетариата и функционирует плановая, нерыночная экономика.
Ленин и Сталин осуществили построение социализма в одной отдельно взятой стране и считали, что плановая социалистическая экономика самая эффективная в мире. Они полагали, что по примеру Советского Союза многие другие страны встанут на путь социализма и свершится мировая социалистическая революция, которая даст импульс для ликвидации эксплуатации в мировом масштабе и построения коммунистического общества, где все люди будут трудиться и получать за свой труд по потребностям.
Но уже в начале 20-х годов австрийский экономист Л.Мизес показал, что коммунизм это блеф и утопия, что социалистическая экономика, лишённая рыночных механизмов и базирующаяся на субъективистских решениях чиновников, никогда не создаст эффективного производства и распределения благ, отсутствие экономической свободы приведёт экономику в тупик, к разочарованию трудящихся масс.
Как уже упоминалось, в середине 30-х годов польский экономист О.Ланге, базируясь на опыте НЭПа в СССР, собственных оценках функционирования централизованной плановой системы в нашей стране, а также опыте мирового экономического кризиса 1929-1933 гг., выдвинул теорию «рыночного социализма». Эта теория, в отличие от взглядов Мизеса, опиралась на социалистическую идею, на социализм, как общественную и экономическую систему, предлагала внедрить в неё частично рыночные рычаги и стимулы, даже искусственные цены спроса и предложения, соединить план и рынок. Она была поддержана и работами таких польских экономистов, как М.Калецкий, В.Брус, К.Ласки.
Австрийский экономист Ф.Хайек также безоговорочно выступил против теории «рыночного социализма», доказывая, что это дорога в рабство. Однако после войны взгляды О.Ланге получили поддержку в Югославии, Польше и Венгрии, которые и начали практические эксперименты с теорией «рыночного социализма». Чем всё это закончилось, теперь хорошо известно.
Со временем эти страны отказались от этой теории и от пути, к которому призывали О.Ланге и его последователи. Как писал известный английский советолог А.Ноув, теория «рыночного социализма», которая на практике наиболее полно реализовывалась в Венгрии после 1968 г. в рамках так называемого «нового экономического механизма», не только не решила проблем реального реформирования командно-административной экономики, но и отвлекала от их решения. Другой крупный западный специалист в области социалистической экономики, венгерский экономист Я.Корнаи, считает, что на самом деле нет никакого «третьего пути» в развитии экономики, нет альтернативы западной рыночной экономике ни в одном из её вариантов. Опыт Венгрии продемонстрировал «полный провал попыток соединить общественную собственность с рынком».272 Система «рыночного социализма» на деле лишь симулировала рынок, а не создавала его реально, не отменяла авторитаризм, однопартийность и командование сверху. Естественно, что она не смогла закрепиться нигде, где с нею проводились эксперименты.
Таковы результаты функционирования СМЭ в условиях реального социализма, имевшего место в странах Центральной и Восточной Европы. Так же как и Советский Союз, эти страны построили у себя именно то, что и хотели, что и было задумано. Но эта попытка оказалась исторически несостоятельной, глубоко ошибочной. Коммунистический эксперимент, где бы он ни проводился, был изначально обречён, нигде не закрепился и не дал ожидаемых результатов. Поистине у него нет и не будет перспектив ни в мире, ни в нашей стране. Сегодня уже ясно, что работоспособная и эффективная экономика требует широкой предпринимательской свободы и предпринимательского духа, конкурентной среды, разнообразия форм собственности, полной автономии выбора, зрелой рыночной инфраструктуры, конструктивного государственного регулирования и, конечно, партнёрства в рамках современного мирового хозяйства.
Дав анализ содержания и генезиса формирования советской модели экономики, тех тенденций и факторов, которые к ней привели, я хочу прямо ответить на вопрос: А почему мы от неё отказались? Ведь эта модель в значительной мере ещё практикуется в Китае и в ещё большей степени в КНДР и на Кубе. По ней ностальгирует значительная часть наших сограждан, активно голосуя за КПРФ.
Я убеждён, что она, эта модель, умерла у нас естественной смертью, выработав весь свой ресурс и проявив полную свою неэффективность. То есть она могла приносить эффект в условиях короткого периода мирного времени для решения конкретных, часто больших задач с использованием чрезвычайных и мобилизационных методов. Она могла приносить эффект в условиях военного времени, когда требовалось собрать в один кулак все необходимые ресурсы и силы. Но в нормальных условиях она просто не выдерживала никакого сравнения с рыночной моделью.
Во-первых, советская экономическая модель истощала ресурсную базу страны, требовала перерасхода (по сравнению с рыночной) ресурсов всех видов: труда, капитала, инвестиций, земли. Какой ресурс ни возьмёшь везде мы расходовали его больше на единицу конечного выпуска (ВНП), чем в странах с рыночной экономикой. Иными словами, советская экономическая модель адекватна экстенсивному типу производства, она хороша для искусственного стимулирования (на первых этапах), расширяющихся, количественных объёмов производимой продукции. Но она не годится для интенсивного типа производства, базирующегося на экономии используемых ресурсов, и, следовательно, на прибыли. Однако именно от прибыли зависят перспективы развития производства.
Во-вторых, советская экономическая модель не приемлет ускоренного и широкомасштабного научно-технического прогресса, ибо не содержит внутренней мотивации к качественному совершенствованию.
В-третьих, эта модель порождает массовый дефицит, она не ориентирована на меняющийся спрос, она ориентирована на плановый показатель, который меняется лишь раз в год, а то и в пять лет.
В-четвертых, для своего функционирования эта модель нуждается в тоталитарном или в лучшем случае авторитарном политическом устройстве. Социально-экономический или общественный строй в этом случае не может быть демократическим. Уже одно это исключало сохранение советской экономической модели в условиях гласности и других демократических процессов в нашей стране, которые начались в период горбачёвской перестройки.
В-пятых, эта модель привела сначала к искусственному наркотическому взлету, то затем к постепенному затуханию темпов экономического роста СССР, более того к спаду производства, серьёзному отставанию нашей страны от стран Запада. Наше прогрессирующее отставание обнаружилось не в 80-е или 90-е годы, оно обнаружилось еще в конце 50-х начале 60-х годов. В период брежневского застоя это отставание стало особенно нарастать. Мы пытались его замедлить с помощью огромного экспорта нефти и газа. Но мы не хотели всерьёз заняться совершенствованием нашей экономической модели, как это начали делать Венгрия с 1968 г., Польша с 1971 г., Китай с 1978 г. Мы потеряли много времени, и период, когда можно было бы постепенно и безболезненно перейти на рыночную модель, бездарно прошёл. Так что, нечего на зеркало пенять…
