Неортодоксальные генетики не отбрасывали идею планирования
Эта группа экономистов исходила из условий свободного рынка, умеренных темпов роста промышленности, поддержки сельского хозяйства, функционирующего на основе частной собственности, необходимости всемерного развития экспорта сельскохозяйственной продукции. Всё это должно было создать накопление для последующего развития тяжёлой промышленности. По существу такая позиция логично вытекала из продолжения НЭПа и строилась на идее сбалансированного роста разных отраслей народного хозяйства и, прежде всего, промышленности и сельского хозяйства. По мнению сторонников такого подхода, планирование должно было учитывать все эти врождённые (генетические) черты экономики.
«Неортодоксальные генетики» не отбрасывали идею планирования и выступали за «сочетание товарного рынка и планового хозяйства» (В.Базаров). Только на этом пути, считал В.Базаров, можно достичь «законченного планового хозяйства», которое продолжает «непосредственное общественное управление всеми сторонами общественного производства и распределения». Генетики полагали, что, хотя социализм и «несовместим с товарным рынком», реальный путь к нему немыслим вне рыночных отношений в экономике153.
Телеологи же, наоборот, исходили не из врождённых, или внутренних черт экономики, а делали упор на внешне задаваемый субъективный фактор, на руководящую волю верхов, исходящую из желания создать новое, якобы справедливое, общество путём искусственного обеспечения сверхвысоких темпов экономического роста, решительной ломки ранее сложившихся пропорций, а главное, из всемерного развития тяжёлой промышленности за счёт сельского хозяйства и крестьянства.
Такой позиции придерживались Л.Троцкий, Е.Преображенский, Н.Вознесенский, С.Струмилин. Они рассчитывали на мощное государственное вмешательство в экономику, всячески критиковали мировой опыт и генетиков, и в своих оценках отличались чрезмерным оптимизмом. Их критика часто носила весьма резкий характер и содержала политические обвинения в адрес своих оппонентов, якобы недооценивающих преимущество централизованного планирования и вообще нового общественного строя, создаваемого в стране. Они считали (как Маркс и Ленин), что сельское хозяйство это мелкобуржуазная среда, которая рождает только капитализм, и поэтому должно быть кардинально преобразовано в интересах строительства социализма и индустриализации страны. Промышленность же сама создаёт себе рынок, а рост тяжёлой промышленности влечёт за собой рост лёгкой промышленности и сельского хозяйства. И Советскому Союзу совсем не обязательно повторять все фазы последовательной индустриализации, которые проходили в разное время разные капиталистические страны.
Борьба между генетиками и телеологами резко обострилась в процессе подготовки первого пятилетнего плана (1926-1927 гг.) Второй промежуточный вариант этого плана в 1927 г. вызвал бурную дискуссию. Представители Наркомфина СССР и Наркомзема РСФСР, где были представлены генетики, выступили против сверхиндустриализации, не подкреплённой реальными ресурсами, и, наоборот, предлагали увеличить капвложения в сельское хозяйство. В.Базаров указывал на заложенную в плане диспропорцию между городом и деревней в пользу города. Анализируя план, Н.Д.Кондратьев подчёркивал, что за «балансной внешностью» в нём скрывается внутренняя несбалансированность и несоответствие выдвинутым критериям бескризисного развития, максимального удовлетворения текущих потребностей трудящихся и т.д. Он писал: «Между проектируемой динамикой продукции, потребления, накопления, экспорта и т.д., нет необходимой согласованности... рост одних из перечисленных элементов делает невозможным принятый рост других»154. Так, предполагаемые размеры накопления не стыкуются с приводимыми данными о росте национального дохода и потребления, балансы производства, потребления и экспорта сельскохозяйственных продуктов не сходятся между собой.
Попытка осуществления подобной программы, не подкреплённой необходимыми накоплениями, в том числе и за счёт доходов от экспорта сельскохозяйственной продукции, считал Н.Кондратьев, приведёт к серьёзным хозяйственным затруднениям, срыву запланированной реконструкции народного хозяйства. В качестве одной из важнейших причин внутренней несбалансированности плана, его нереальности он выделил диспропорцию между запланированным темпом роста промышленности и сельского хозяйства при недооценке роли последнего. По его мнению, лишь ускорение развития сельского хозяйства посредством его механизации и интенсификации при соответствующем увеличении финансирования этой отрасли и правильной политике цен может дать реальную основу для индустриализации и дальнейшего экономического роста страны.
Резко отрицательная оценка проекта первой пятилетки была дана и в официальном заключении Наркомата Земледелия РСФСР. В нём обращалось внимание на необходимость учёта возможностей стихийного развития народного хозяйства. В отношении сельскохозяйственного раздела плана Наркомзем подчеркнул, что «считает совершенно недопустимым... составление (перспективного плана В.К.) в виде простых табличных расчётов (то есть числовых предсказаний), не вытекающих из соответствующего экономического обоснования...» (ЦГАНХ СССР. Ф.4372. Оп.10. Ед.хр.449, Л.155). Указав на ошибки в расчётах перспектив развития сельского хозяйства и на необходимость усиления финансирования этой отрасли, он констатировал, что «не может согласиться ... с принятием этого проекта как директивы».
В постановлении съезда плановых органов (март 1927 г.) было указано, что проект первого пятилетнего плана требует доработки. Предполагалось, в частности, обратить внимание на обеспечение более высоких темпов роста сельского хозяйства, повышение эффективности капитальных затрат, а также дополнить план новым разделом по социально-культурным вопросам. Ясно, что ничего этого сделано не было. Руководство страны и партия принимали политическое решение о форсированной индустриализации за счёт сельского хозяйства и об уничтожении последних остатков буржуазии для построения счастливого социалистического завтра для замордованного и жестоко сортируемого советского народа.
Как уже говорилось, Сталин внимательно следил за всеми этими дискуссиями и их идейный ресурс использовал для окончательного выбора своей линии. Ясно, что выбор этот находился в русле теологов, что отвечало интересам укрепления его личной власти, а также политическим амбициям по скорейшему созданию мощного (самого прогрессивного в мире, как тогда считалось) общественного строя и адекватной ему нерыночной СМЭ. В отличие от теологов, линия Сталина была, конечно, намного грубее, экстремальнее, так сказать р-р-революционнее.
Конец 20-х начало 30-х годов связаны с громкими специально организованными процессами, направленными на разгром потенциальной оппозиции, малейшего инакомыслия в среде старой интеллигенции. Вслед за печально известным Шахтинским делом (1928 г.) и процессом Промпартии (1930 г.), когда были осуждены многие инженеры, руководители производства, как якобы вредители, возникли «дела» и процессы, затронувшие напрямую научную жизнь страны. В 1931 году состоялся «Процесс контрреволюционной организации меньшевиков», который прекратил научную деятельность таких крупных учёных-экономистов, как В.Громан и А.Финн-Енотаевский155. В 1930 г. возникло «дело Трудовой крестьянской партии» четвёртая на рубеже 20-30-х годов сталинская провокация в целях дискредитации и уничтожения критически настроенных к режиму и поэтому неугодных специалистов. На этот раз речь пошла об учёных-экономистах. Эти экономисты выступали за всемерное развитие индивидуальных крестьянских хозяйств, против насильственной коллективизации. И ещё одно: ведь, как и многим крупным инженерам («буржуазным спецам»), многим учёным-экономистам не нравились ни РСДРП(б), ни ВКП(б), ни созданный ими тоталитарный режим как при Ленине, так и при Сталине. К тому же вскоре, а именно в 1932 г. наступил голод как прямой результат коллективизации, так и не менее преступной политики, направленной на ограничение снабжения сельского населения продовольствием.
По этому поводу А.Солженицын пишет: «Вслед за процессом Промышленной партии готовился в 1931 г. грандиозный процесс Трудовой Крестьянской партии якобы (никогда не!) существовавшей огромной подпольной организационной силы из сельской интеллигенции, из деятелей потребительской и сельскохозяйственной кооперации и развитой верхушки крестьянства, готовившей свержение диктатуры пролетариата. На процессе Промпартии эту ТКП уже поминали как прихваченную, как хорошо известную. Следственный аппарат ГПУ работал безотказно: уже тысячи обвиняемых полностью согласились в принадлежности к ТКП и в своих преступных целях. А всего было обещано «членов» двести тысяч. «Во главе» партии значились экономист-аграрник Александр Васильевич Чаянов, будущий «премьер-министр» Н.Д.Кондратьев; Л.Н.Юровский; Макаров; Алексей Дояренко, профессор из Тимирязевки, будущий «министр сельского хозяйства» ... И вдруг в одну прекрасную ночь Сталин передумал почему, мы этого, может быть, никогда не узнаем. Захотел он душеньку отмаливать? Так рано... А вот что скорей: прикинул он, что скоро вся деревня и так будет от голода вымирать, и не двести тысяч, так нечего и трудиться. И вот была отменена вся ТКП»156.
