Терапевт: Как вам кажется, проделали мы с вами хоть какую-то работу?
Фаина: Да, конечно. Я так долго об этом рассказываю.
Ваш вопрос не вызывает у меня сомнения, но какое-то напряжение... там... (показывает себе за плечо) возникает.
Терапевт: Есть ли у вас ощущение, что это серьезная работа?
Фаина: Да. Спасибо вам.
Между живой водой и мертвой
Клиентка страдает аутоимунным заболеванием отторжением тканей собственного организма. Здесь приводится запись одного из нескольких проведенных с ней сеансов, после которых наступила ремиссия болезнь перестала прогрессировать.
Инна: У меня аутоимунное заболевание.
Терапевт: Что это значит для тебя? Расскажи, что ты чувствуешь при этом?
Ты боишься его?
Инна: Я боюсь, что это зайдет слишком далеко. Тогда страшно.
Терапевт: Значит, ты хочешь, чтобы оно не заходило слишком далеко?
Инна: Да.
Терапевт: А как ты думаешь, почему оно у тебя возникло?
Инна: Я не знаю.
Терапевт: Но ты же материалист...
Инна: Была стрессовая ситуация... Авария...
Терапевт: И что?
Инна: У меня, наверное, стресс был... (Как-то вся сжимается, как будто начинает плакать).
Терапевт: Ты мокрая, как мышонок. Ты мышонок?
Ее защита, ее способ поведения заключается в том, что все очень просто: белое это белое, вода мокрая, она девочка. И я задаю ей абсурдные вопросы, которые то ли имеют значение, то ли не имеют... Но, скорее всего, все-таки имеют.
И ее реальные реакции очень сложны: она закрывается руками, отстраняется, смотрит в сторону, краснеет, у нее выступает пот. Обильная игра сосудов, обильное нервное движение... И когда я спрашиваю: “Ты мышонок?”, имеется в виду: “Ты человек?”, “Ты можешь фантазировать, ты можешь создавать какие-то ассоциации, ты можешь решить, что сама отвечаешь за свое заболевание?” Она вначале ведет себя так, как будто это происходит не с ней. Ассоциация с мышью не случайна.
Клиентка чувствует, что она сейчас мокрая, потная, мечущаяся, дрожащая.
Это образ испуганного мышонка, который меньше, чем взрослая мышь, который попал в ситуацию, где его неожиданно осветили, и испуган, что на него обращают слишком много внимания и хотел бы спрятаться. Это видно по однозначности ее ответов, по их краткости и уклончивости.
Ее реакции очень двойственные: с одной стороны, это реакции сотрудничества, попытки ответа, с другой стороны реакции уклонения, ухода, отрицания. И я все время играю с ней в этой амбивалентности, задаю полярно противоположные вопросы.
(Инна плачет.)
Терапевт: Тебе стыдно?
(Инна отрицательно качает головой. Потом утвердительно качает головой.)
Терапевт: Это хорошая реакция. Ты не мышонок, не лягушка?
Инна: Я неведома зверушка.
Терапевт: Неведома зверушка, почему ты плачешь?
Здесь я играю с ней в нарушение ее возраста и статуса. В своих интервенциях я выясняю вопрос, готова ли она принять ответственность за свое заболевание, за свои ощущения, выбирает ли она их, отвечает ли за них, хочет ли их, хочет ли их изменить, куда она хочет их изменить. Меня не устраивает ситуация, в которой она является пассивным объектом, мне хотелось бы, чтобы она сама принимала решения, готова была как-то измениться.
Дело в ее собственном отношении к болезни. Если клиентка готова отвечать за свою жизнь сама, то, видимо, она может также бороться и отвечать за свое состояние, частью которого является ее болезнь.
(Инна пожимает плечами: “Дескать, не знаю...”)
Терапевт: Ты материалист?
(Инна кивает.)
Терапевт: А почему была стрессовая ситуация?
Мне кажется важным, что я чередую свои вопросы таким образом, что на часть вопросов вообще нельзя ответить. Это утверждения, это раскачки, вопросы-междометия, вопросы с таким сложным коллапсирующим смыслом. А часть вопросов, следующих после этого, очень просты, на них, по контрасту, вроде бы легко отвечать.
Что дает эта ситуация? Клиентка чувствует облегчение после предыдущих вопросов, начинает отвечать гораздо конкретнее.
Инна: Мы на машине попали в аварию...
Терапевт: Ты виновата?
(Инна отрицательно качает головой.)
Терапевт: Точно?
(Инна кивает.)
Терапевт: И все перевернулись? И кто был в машине?
Инна: Вся семья. (Плачет.) Я, мама, папа и сестра.
Судя по ее реакции, эта ситуация ею не пережита, она полна эмоций, причем эмоций неразряженных, неосознанных, не пришедших во внутренний эмоциональный порядок... Есть какая-то тайна в этом, нечто скрытое.
Задавая об этом вопросы и предлагая ей об этом публично рассказать, я проделываю работу по разрядке этих подавленных эмоций...
Терапевт: И кто ударился?
Инна: Я вообще не ударилась. Я хоть и вылетела из машины, вообще не ударилась.
Терапевт: Тебе повезло. Ты чувствуешь, что тебе повезло?
Инна (после долгого раздумья): Не чувствую.
Ее реакция при ответе на вопросы совсем другая, чем вначале, она начинает задумываться над вопросами. Очень важно задавать ей необычные вопросы, она пытается на них отвечать, и тот момент, когда она думает об этом очень важная терапевтическая часть работы.
Клиентка начинает допускать, что сама действует как некая сила.
Терапевт: Но машину все-таки ты перевернула или нет?
Инна: Не я.
Терапевт: Хорошо, а кто ударился? Вот ты пришла в себя, и что увидела?
Инна: Я увидела, что мама лежит рядом с деревом и не двигается. А папа сзади в машине...
Терапевт: Ты испугалась? (Инна отрицательно качает головой.) Ты ничего не поняла? (Инна утвердительно кивает.) Но может быть, ты обрадовалась?
(Инна подумала и отрицательно качает головой.)
У нее часть очень нечетких, разнонаправленных реакций. Это реакции, которые не имеют одноканального выхода, это как взрыв в разные стороны.
При таком процессе, в чем-то аналогичном коллагенозу, происходит неожиданным образом расслоение ткани. Часть вопросов имеет задачу помочь ей отыскать какую-то воронку, какой-то выход ее эмоциям.
Ее амбивалентность, неясность, невыраженность кажется мне требующей своего выражения.
Терапевт: Хорошо, скажи мне, а с сестрой что случилось?
Инна: У нее была трещина на руке...
Терапевт: А как ты к сестре относишься?
Инна: Хорошо.
В ответ на вопросы о сестре у нее возникает большее придыхание, горловой спазм... Я думаю, что она подавляет нелюбовь к сестре.
Это лишний раз говорит, что у нее довольно много для ее возраста непроясненных, подавленных, противоречивых чувств.
Терапевт: А она к тебе?
Инна: Тоже.
Терапевт: Скажи, а ты можешь кого-нибудь ненавидеть?
Инна (после долгих раздумий): Не знаю точно. Может, и могу.
Терапевт: А ведь часто случается, что можно и любить, и ненавидеть одного и того же человека. Вот маленький ребенок: он и любит родителей, а потом они ему надоедают, он их ненавидеть начинает. Ты можешь кого-то ненавидеть? (Инна долго задумчиво молчит.) Можешь.
Кого ты ненавидишь?
Хотя бы иногда?
Инна (после длительной паузы): Сестру...
Мне не важен ответ. Мне важен процесс допущения, что она может кого-то ненавидеть, процесс расширения зоны возможных чувств, разрешение на негативные чувства, возможность представить себе, что разные чувства имеют право быть одновременно.
И мне важно как бы разрешить ей, при случае, увидеть, признать, что она действительно кого-то ненавидит.
Терапевт: Почему? Потому что она мешает тебе быть одной в семье?
Инна: Не знаю...
Терапевт: Ты материалист?
(Инна смеется.)
Терапевт: Смотри, у тебя все время две реакции: сначала ты плачешь, потом смеешься... Ты ведь говоришь про заболевание, в котором волокна растворяются, и здесь, в этих своих состояниях ты тоже как бы расслаиваешься на разные части, и между клетками не остается волокон... Как будто есть два существа, одно такое хорошее, все понимающее, реалистичное.
А второе существо у тебя какое? Где ты его прячешь? Может быть, тебя лучше распилить?
На две части? Или срастить лучше?
А? Тебе нравится болеть?
Инна: Не знаю...
Терапевт: Или ты уже привыкла?
Инна: Я привыкла...
Терапевт: Знаешь, страдание хорошее наказание за какую-то вину. Ты, получается, при деле.
И ничего поделать нельзя, все происходит как бы без твоего участия. Ты жить-то вообще хочешь?
Инна: Хочу.
Терапевт: Зачем? Чтобы мучиться?
Инна: Нет. Да я в общем-то и не мучаюсь...
Терапевт: А почему ты сейчас плачешь?
Инна: Не знаю...
Терапевт: А как ты думаешь?
Инна: Потому что волнуюсь.
Терапевт: А почему ты волнуешься? Ты вспомнила ситуацию с аварией? (Инна кивает.) А были еще какие-нибудь ситуации раньше, которые заставляли тебя сильно волноваться?
На тебя в детстве кто-нибудь орал? (Инна отрицательно качает головой.) Никогда?
Инна: Сейчас не помню...
Терапевт: А ты на кого-нибудь орала?
Инна: Наверно, орала...
Терапевт: А бывало так, что тебе хотелось на кого-то наорать, а ты себя сдерживала?
Инна: Да.
Терапевт: На кого?
Инна: Думаю, на сестру.
Терапевт: А сестра, когда случилась авария, что делала?