Психическая жизнь человека


ПСИХИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА
Согласно самым современным взглядам, эволюционная ветвь, ведущая к человеку, отделилась 6-10 миллионов лет назад. Но, как мы уже знаем, язык появился не более двух миллионов лет назад. Каким же образом развивался язык?

Ответа на этот вопрос пока нет.
Однако, если в человеке смогла развиться способность к речи, то почему она не сформировалась у его ближайших родственников - человекообразных обезьян? Что произойдет, если обезьяньим детенышам предоставить возможность развиваться в таких же условиях, в каких живут человеческие дети?

Обладают ли эти животные познавательными способностями, позволяющими освоить язык?
Подобного рода вопросы уже давно ставили перед собой некоторые психологи.
Первая попытка поместить детеныша обезьяны в такую же среду, что и человеческого младенца, была предпринята супругами Келог (1933). Для этого они воспитывали маленькую самку шимпанзе по кличке Гуа вместе со своим мальчиком Доналдом. Их одинаково одевали, они ели и спали по одному и тому же расписанию; за ними одинаково ухаживали, ласкали и т. д. Однако, несмотря на то, что в 16 месяцев Гуа понимала смысл более 90 слов, она ни разу не смогла произнести хотя бы один звук, сходный со звуками человеческой речи.

Доналд же выговаривал подобные звуки уже с первого года.
Схожая попытка была предпринята супругами Хейс (1951). Они воспитывали самку шимпанзе по кличке Вики, но только на этот раз уже саму по себе, а не одновременно с ребенком.

Через несколько месяцев Вики смогла произнести три слова: мама, папа и кап (по-английски чашка). Однако она выговаривала эти слова настолько нечленораздельно, что посторонние люди понимали их с трудом.
Ученые занялись выяснением причин этих неудач. Возникла идея о том, что голосовой аппарат обезьян не приспособлен для тех разнообразных звуков, которые свойственны человеку.

В связи с этим супругам Гарднер (1969) пришла в голову мысль использовать язык жестов, которому обучают глухонемых. В этом языке каждому понятию соответствует тот или иной жест.

Гарднеры воспитывали шимпанзе - самку Уошо, вознаграждая ее каждый раз, когда она воспроизводила жест, близкий к тому, который у нее хотели выработать.
Благодаря этому приему Уошо вскоре научилась многим жестам. Более того, в возрасте 5 лет она смогла комбинировать более 60 таких жестов, формируя фразы из двух или трех слов типа иди сюда, дай зубную щетку и т. п.
Фаутс (1973) - сотрудник Гарднеров - показал, что четверо шимпанзе, с которыми он работал, были даже способны выучить десяток новых жестов за время всего лишь от часа до двух с половиной часов (в зависимости от конкретного животного).
Супруги Примэк (1976) использовали при работе с шимпанзе Сарой около сотни пластмассовых форм, служивших различными символами. При этом Сара не только научилась узнавать предметы, которым соответствовали эти символы, но и комбинировать последние между собой.

Более того, она могла даже узнавать, сходны данные предметы или различны.
Рамбо и его сотрудники (1977 г.) обучали шимпанзе по кличке Лана с помощью компьютера. Лана могла составлять фразы, пользуясь клавиатурой, клавишам которых соответствовали произвольные символы.

Лана получала вознаграждение, если порядок слов в составленном ею предложении был правильным. Вскоре она смогла составлять целые наборы фраз и, в частности, такие вопросительные конструкции, как Ты дашь Лане яблоко?.

А поскольку одновременно Лана научилась читать символы; выводимые на экран экспериментаторами, вскоре стало возможно вести с ней связные разговоры.
Своеобразие исследований Паттерсон (4978 г.) заключалось в том, что она проводила свои работы с молодой самкой-гориллой по кличке Коко. Паттерсон обучила свою подопечную языку жестов, которым еще раньше пользовались Гарднеры, однако, в отличие от них она учила Коко правильно жестикулировать, ведя ее руку. Спустя 29 месяцев Коко уже знала 200 слов, а к 7 годам - 400.

И хотя словарный запас ребенка в этом возрасте насчитывает 2000 - 3000 единиц, Паттерсон считала, что по результатам тех тестов, которым она подвергала свою ученицу, коэффициент интеллектуальности у той был лишь ненамного ниже, чем в среднем у детей того же возраста.


Итак, уже не было сомнений в том, что благодаря всем этим, казалось бы, убедительнейшим исследованиям в один прекрасный день между человекообразными обезьянами и людьми будет установлен контакт, и когда-нибудь эти животные, возможно, расскажут нам о своем внутреннем мире. К концу 70-х годов, после 13 лет работы в этом направлении, открылись, по мнению многих, широкие перспективы для нового подхода в анализе формирования структур речи.


Однако вскоре все эти данные были подвергнуты критике. Было замечено, что даже если обезьяны и способны к освоению зачаточного синтаксиса, у них нет истинного творческого потенциала в области языка. Обезьяны могли, несомненно, подставить в предложение одно слово вместо другого, как это делают двухлетние дети. Например, Сара могла выполнять такие команды, как положи яблоко в тарелку и положи апельсин в корзину.

Однако она не была способна, исходя из этого словесного материала, построить такую фразу, как яблока нет в корзине, что без труда дается трехлетнему ребенку.
Сильный (возможно, решающий) удар был нанесен теми выводами, к которым пришел Террас (1980). Этот исследователь в течение 5 лет наблюдал за шимпанзе, которому он дал кличку Ним Чимский1.
На Терраса произвели большое впечатление результаты предшествующих исследований на шимпанзе. Быстрые успехи, которые стал делать его ученик Ним, тоже вначале его поразили. Но, когда он подробно изучил речевую активность Нима, он быстро понял, что 90% всех его фраз были лишь воспроизведениями жестов учителя или ответами на вполне конкретные вопросы с его стороны. Что касается оставшихся 10 % самопроизвольных выражений, то они тоже не могли свидетельствовать о развитии языка.

Действительно, после многочасового изучения видеофрагментов с записью жестикуляции не только Нима, но также Уошо и Коко, Террас пришел к иным выводам, чем его предшественники.
Прежде всего многие спонтанные фразы оказались по существу лишь ловким подражанием непроизвольным жестам экспериментатора или других людей. Кроме того, часто создавалось впечатление, что животные действительно строят новые фразы, тогда как на самом деле это было лишь повторением одних и тех же слов в различной последовательности. При этом возникала типичная ошибка: экспериментаторы невольно запоминали лишь наиболее интересные сочетания, игнорируя при. этом множество комбинаций, не имевших никакого смысла.

Например, исследователи пришли в восторг, когда Уошо при виде лебедя выдавал комбинацию птица-вода или когда Коко называл маску шапка-глаз, однако, никто даже не обмолвился о сотнях других сочетаний, которым нельзя было приписать никакого смысла.
Террас пришел к выводу, что говорить о настоящем развитии языка у обезьян не приходится. В лучшем случае они способны усвоить зачаточные структуры, соответствующие элементам языка ребенка в возрасте до двух лет. Однако, если у ребенка такие элементы служат лишь своего рода стартовой площадкой для обильного формирования самопроизвольных фраз, то обезьяны не могут преодолеть эту примитивную стадию и развить творческую активность, свойственную человеку.

Таким образом, здесь речь идет всего-навсего о дрессировке вроде той, которая применяется при выучке собак или цирковых животных, у них вырабатывается ряд поведенческих реакций, позволяющих им получить вознаграждение, которого они не могут добиться иным способом.
С другой стороны, очень большие надежды возлагались на то, как говорящие обезьяны, родив детенышей, будут передавать им свои навыки. Весной 1985 года Фаутс сделал на эту тему доклад на конгрессе Американской ассоциации развития науки.

В этом докладе особое внимание было уделено тому, как десятимесячный шимпанзе, усыновленный Уошо (когда ей был-13 лет), научился от нее языку жестов. Словарный запас у Уошо, которую обучали супруги Гарднер, достигал нескольких сотен слов, и она, на первый взгляд, довольно быстро научила своего приемыша ряду жестов, либо ведя его руку, либо повторно сочетая определенные жесты с теми действиями, которым они соответствовали.
Два года спустя юный ученик Уошо уже знал 28 жестов, а через 5 лет - 47, которые он использовал при общении с другими обезьянами.
Фаутс заключил, что у наших родственников возможна передача от поколения к поколению искусственного языка и его самопроизвольное использование без какого-либо внешнего вознаграждения. Но даже если этот факт в какой-то мере дает ответы на определенные вопросы, передаваемый за столько лет словарный запас так мал, что вряд ли все это может существенно поколебать выводы Терраса и вообще представление о неспособности человекообразных обезьян овладеть синтаксисом.
Один из самых известных экспериментов, касающихся развития привязанности, был проведен Харлоу в 1959 году на детенышах обезьян. Он имел своей целью выявить факторы, участвующие в становлении связи между детенышем и матерью.
Согласно традиционному представлению, эта привязанность обусловлена тем, что мать является источником всех забот, и, в частности, источником пищи. Харлоу решил проверить эту гипотезу путем подмены матери для молодых обезьянок, содержавшихся с рождения в изоляции, двумя манекенами различного типа.

Первый манекен представлял собой полый цилиндр, сделанный из железной проволоки и снабженный соской; сверху к цилиндру было прикреплено грубое подобие головы. Второй манекен был обтянут мягким плюшем и снабжен обогревающим устройством, которое поддерживало температуру, близкую к температуре тела.

Исследователи измеряли время, проводимое детенышами на каждом из двух манекенов, а также их реакции по отношению к манекенам в новой непривычной обстановке, порождающей беспокойство.



Содержание раздела