Она говорит, что кончила кембридж


Я, после встречи с Райковым, был уже морально готов к такому удару по моим неврологическим представлениям, но для моих коллег это было весьма тяжелым переживанием. Некоторое время они сидели с совершенно обалделыми выражениями лиц, а затем кто-то робко спросил Райкова, как может объяснить он этот интересный эксперимент.

И Владимир Леонидович, ничтоже сумняшеся, принялся говорить.
Разумеется, он ничего не мог объяснить, ибо и сейчас, спустя почти четверть века, мы только с трудом приближаемся к самому общему пониманию этих феноменов. Но Райков принялся уверенно и весьма поверхностно манипулировать некоторыми достаточно примитивными представлениями о работе мозга, которые в тот период предлагались студентам.

Через пять минут стало очевидно, что у него нет объяснений.
И тогда мои коллеги вздохнули с облегчением: "А, так он же ничего толком не знает... Стоит ли тратить время?" Разумеется, я не мог упустить такой случай.
Коллеги, сказал я, ваша реакция напоминает мне старый английский анекдот: "Джим, я только что встретил твою лошадь. Она говорит, что кончила Кембридж". "Врет, ничего она не кончала". Вам. Коллеги, продолжал я, как и герою анекдота, не важно и не удивительно, что эта лошадь (жест в сторону Райкова) умеет говорить. Вам важно, что она Кембриджа не кончала.

Но говорить-то она умеет и, даже если сама не может объяснить, как это у нее получается, с нас-то, претендующих на звание ученых, эту обязанность никто не снял. Необходимо думать и изучать феномен, коль скоро он существует.
В тот период мой призыв остался гласом вопиющего в пустыне, и это была типичная реакция научного общества на новый ошарашивающий факт: а нельзя ли под тем или иным предлогом (на этот раз под предлогом недостаточной научной компетенции гипнотизера) уклониться от вызова, брошенного нам природой, и сохранить сложившееся мировоззрение? Такой поиск интеллектуального комфорта нередко очень мешает в науке.
Между тем кое-что существенное удалось подметить уже тогда. Попытка применить в гипнозе прямую инструкцию по типу: "Подвигайте-ка глазами одновременно в разные стороны" успеха не имела. На эту инструкцию испытуемый не реагировал. Весь комплекс "симптомов новорожденного" возникал самостоятельно только тогда, когда испытуемому внушался целостный образ образ двухдневного ребенка.

То же самое характеризовало и все остальные эксперименты с гипнозом. Если испытуемому внушали образ шестилетнего ребенка, его почерк становился таким же, каким был в шесть лет.

Но из "прямой инструкции": "Пиши так, как ты писал в шесть лет" ничего не получалось.
Райков создал себе имя развитием творческих способностей в гипнозе.
Его испытуемые после нескольких сеансов гипноза начинали значительно лучше и интереснее рисовать или играть на музыкальных инструментах. Но это удавалось только тогда, когда им внушался образ хорошо им знакомого выдающегося деятеля искусства: "Ты Репин" или "Ты Рахманинов", и дальше следовала очень открытая, ничем не скованная инструкция: "Рисуй" или "Играй". Это отнюдь не означало, что испытуемые начинали писать картины в стиле Репина или играть в манере Рахманинова. В их творчестве проявлялись их собственные пристрастия и даже пристрастия Владимира Леонидовича, который сам не чуждался живописи. Но степень отождествления себя с выдающимся художником как с личностью была, тем не менее, впечатляющей.

Когда одной испытуемой, которой внушили образ Репина (пол в этих экспериментах значения не имел), предложили ответить на вопросы психологического опросника, она откладывала в сторону, как непонятные, вопросы, содержавшие реалии современного быта, отсутствовавшие во времена Репина, такие как телевизор. Когда студенту внушили, что он англичанин, и Макс Тот бегло заговорил с ним по-английски (разумеется мальчик немного знал язык), то на неожиданный вопрос: "Do you like пиво? (Любишь ли ты пиво?") последовал еще более неожиданный ответ: "What's mean пиво?" ("Что такое пиво?"), т.е. степень отождествления себя с внушенным образом была так велика, что парень "забыл" значения русских слов.



Когда одному испытуемому внушили, что он Поль Морфи гениальный американский шахматист, и предложили сыграть в шахматы, первой его реакцией было требование огромного гонорара миллиона долларов. Ему вручили пачку чистой бумаги, объявив, что это и есть вожделенный миллион, и в этот момент на энцефалограмме был зарегистрирован мощный всплеск активности кожи, свидетельствующий о выраженной эмоциональной реакции. Кстати, играл с этим испытуемым сам Михаил Таль, и он же сыграл с ним партию в его обычном состоянии вне гипноза.

На фотографиях было видно, как уверенно держался во время игры испытуемый, пока считал себя Полем Морфи, для которого имя Таля ничего не значит, и как робко вжался в стул тот же испытуемый вне гипноза, хорошо представляя себе, с кем играет. Между прочим, Таль признал, что хотя "в образе" испытуемый играл, конечно же, не на уровне Морфи, но все же примерно на два разряда выше, чем без гипноза.
Спустя несколько месяцев на вопрос журналиста, какая партия за последнее время запомнилась ему больше других, Таль ответил: "Встреча с Морфи" и объяснил ошеломленному репортеру, что галлюцинаций у него нет.
Следует подчеркнуть, что и в состоянии гипноза ощущение себя внушенной личностью опирается на знание об этой личности, будь то образ художника И. Е. Репина, композитора С. В. Рахманинова или кого-либо еще.
Если человек никогда не получал никаких сведений о внушенной личности, его поведение "в образе" оказывается невозможным. Вообразить же себя новорожденным человек не может, поскольку в нашей произвольной памяти этот период не фиксируется, и субъект, если он не акушер, казалось бы, совсем ничего о нем не знает.

Впрочем, и формального знания безусловно недостаточно для воспроизведения таких не подчиненных произвольному контролю феноменов, как, например, некоординированное движение глаз.
И тем не менее я рискну предположить, что между внушением "творческой личности" и внушением неонатального периода принципиальной разницы нет.
Разумеется, при внушении неонатального периода гипнотизер адресуется к тем следам памяти, которые никогда не осознавались и не могли осознаваться.
Это обстоятельство рассматривается как уникальный отличительный признак такого внушения. Но при этом как будто упускается из виду, что в отличие от игры заурядного актера поведение испытуемого "в образе" великого человека неизмеримо богаче, чем его формальное, осознанное знание об образе.



Его поведение значительно сложнее, чем любые его возможные представления об игре в творческую личность.
В. Л. Райков исследовал гипнотическую регрессию возраста, когда взрослым здоровым испытуемым внушалось, что они дети четырех-пяти лет, а затем проводилось их психологическое исследование. Чтобы решить, идет ли речь об игре в детский возраст или о подлинном переживании регрессии, были приглашены в качестве контрольной группы опытные актеры детского театра, которым предложили сыграть роль детей соответствующего возраста.

Между поведением актера и поведением испытуемого в гипнозе было на первый взгляд большое сходство, но результаты психологических исследований показали существенное различие. Так, испытуемому внушалось: "Тебе 5 лет, у тебя есть сестра Оля, и два брата Коля и Миша.

Сколько всего у тебя братьев и сестер?" Ребенок этого возраста умеет считать до трех, и как актеры, так и испытуемые давали правильный ответ. Затем вопрос менялся: "Сколько братьев и сестер у твоего брата Коли?". И тут следовал неожиданный ответ испытуемого "два". Актер же детского театра, хорошо зная, что его герой умеет считать в таких пределах, no-прежнему отвечал "три". Ни актер, ни сам испытуемый в состоянии неизмененного сознания не знали, что в таком возрасте ребенок еще не вполне выделяет себя как личность, не способен воспринимать себя как бы в стороне и потому не считает самого себя при перечислении сестер и братьев своего брата.

Таким образом, в состоянии гипнотической регрессии испытуемый приобретает (или, вернее, восстанавливает) знания, которые отсутствуют у него на осознаваемом уровне.
При внушении "творческой личности" испытуемые принципиально иначе выполняют тест Гилфорда (на творческие способности), чем в состоянии обычного бодрствующего сознания, как мы уже упоминали. Они не только называют в гипнозе гораздо больше способов использования того или иного предмета, но и не повторяют те способы, которые были перечислены до гипноза. На вопрос о том, почему испытуемый не упоминает эти на поверхности лежащие способы, один из "великих людей" ответил презрительно: "Ну, таких банальных ответов вы от меня не дождетесь".

Можно, следователь но, предполагать, что переживаемый в гипнозе "образ Репина" немногим более основан на осознанном представлении о Репине, чем переживание состояния новорожденности на знании об этом состоянии. В обоих случаях гипноз "извлекает" из субъекта значительно больше, чем сам субъект в состоянии осознать. Инструкция только каким-то способом "включает" образ, который потом проявляется по своим законам.

Есть основания предполагать, что законы образного, правополушарного мышления отличаются от законов логического мышления, в большей степени связанного с левым полушарием.



Содержание раздела