Я не люблю, когда меня программируют.


Поэтому, с моей профессиональной точки зрения, НЛП это шаг назад по трем причинам. Нейро это шаг назад, потому что здесь нет никакого признания нервных процессов и тех молекул посланников, о которых я вам говорил. Лингвистическое это шаг назад, потому что все внимание уделяется словам, а не эмоциональному, духовному, внутреннему.

Само слово программирование это полный провал, с моей точки зрения.
Я спросил у Эриксона, что он думает по этому поводу, как он относится к слову программирование. Что, нам стоит программировать людей? И Эриксон ответил мне, что программирование это очень неэффективный способ работы с людьми.

Я привожу эту цитату Эриксона в своей второй книге по гипнотерапии.
НЛП у вас популярно, потому что русские любят, когда их программируют? Я не люблю, когда меня программируют. Я хочу быть независимым, автономным человеком.

Именно это я и стараюсь сделать с людьми. Я стараюсь помочь им стать автономными, независимыми.

Я вовсе не хочу сказать, что не существует талантливых практиков НЛП, которые хорошо делают эту работу. Но с точки зрения философии я резко не согласен со всем, что хотя бы чуть чуть отдает программированием.
Ответы на вопросы
Вопрос. Как случилось, что вокруг Эриксона образовалось такое количество учеников?
Эрнест: Я думаю, что здесь дело как раз в гении Эриксона. Потому что он не пытался передать нам свою точку зрения. Он пытался научить нас развивать свою точку зрения. Например, Джей Хейли тоже считает, что гипноз это манипулятивная техника, когда терапевт находится где то наверху, а пациент где то внизу.

И никто не может отрицать, что Джей Хейли тоже очень талантливый человек. Он написал очень интересную книгу, которая называется Сильные стороны Иисуса Христа.

Это замечательная книга, полностью изменившая мое представление об Иисусе Христе, хотя я эту технику не признаю.
А вот Эриксон совершенно гениальным образом умел помочь развиться собственным идеям и мыслям человека. Мне кажется, в этом смысле я продолжаю работу Эриксона, потому что помогаю человеку работать в своем собственном направлении.

Безусловно, у меня никогда не будет таких последователей, как у Эриксона, потому что я в своей точке зрения имею сильное предубеждение. У Эриксона были безупречные этические правила, но он признавал любую точку зрения, любое направление, что бы вы ни исповедовали, он помогал в развитии.
Вопрос: Скажите, пожалуйста, состояние постоянного ученичества это нормальное состояние? Видели ли вы, что Эриксон переживает кризисные моменты в формировании своей теории?

Как долго она продолжала меняться?
Эрнест: Я бы сказал: да, психотерапевт всегда ученик. Первая статья, которую я написал об Милтоне Эриксоне и опубликовал в Американском журнале клинического гипноза, называлась Шок и удивление от Милтона Эриксона.

В ней я описываю несколько клинических случаев Милтона Эриксона, в которых он использовал состояния шока и удивления. Это было мое первое впечатление о Милтоне Эриксоне, о том, что он использует состояние возбуждения, а не состояние засыпания.

Хотя он, конечно, использовал и сон тоже.
В первом томе собрания сочинений Эриксона есть моя статья Аутогипнотические явления Милтона Эриксона. В этой статье я описываю, что даже в подростковом возрасте он получал особое удовлетворение, удивляя людей и шокируя их.

То есть он использовал возбуждение еще до того, как стал психиатром. Поэтому я и считаю, что я верный ученик и следую его методу, потому что я сейчас провожу исследования биологических процессов возбуждения и отслеживаю хронологические процессы.

Довольно странно, что я единственный из учеников Эриксона, который заинтересовался этим предметом. Потому что для меня именно в этом заключается смысл подхода Милтона Эриксона.
Хотя, слушая других учеников Эриксона, я признаю: да, и это тоже говорил Милтон Эриксон. Очень мнVгие из его учеников рассказывают об умении Эриксона рассказывать истории и лечить пациентов с помощью метафор. Но что на самом деле делал Эриксон, рассказывая истории? Он был весьма хитрый.



Вот он сидит, очень симпатичный седой человек, рассказывает замечательную историю, а краешком глаза очень внимательно следит за вами, как вы реагируете. Вы, может быть, думаете, что он рассматривает комнату, а на самом деле он периферийным зрением держит вас, а его периферийное зрение может быть лучше, чем прямое.



Почему он смотрит так внимательно? Когда он рассказывает какую то историю, то внимательно следит: а не расширятся ли у вас зрачки от интереса. Или рассказывает какую нибудь невинную сексуальную шутку или анекдот и смотрит: а не покраснеете ли вы, не опустите ли глаза?

С моей точки зрения, эти истории были всего лишь прикрытием для того, чтобы отследить реакции пациента, понять его точки эмоционального возбуждения и привести его в это состояние. И после того, как обнаруживал нечто, что вызывает у вас такое возбуждение, он продолжал говорить об этом больше и больше, и когда ваше возбуждение достигало необходимого предела, он вводил в гипноз.
Вопрос: Это значит, что истории не могут лечить?
Эрнест: Я бы так не сказал. Потому что в различных культурах за тысячи лет накопилось много свидетельств того, что мудрые истории имеют терапевтическое значение.

И все таки я считаю, что он в основном рассказывал разные истории и метафоры именно как прикрытие, он искал точки возбуждения пациента, искал это зажигание. Однажды он сказал мне о том, что надо перепробовать разные ключи. Это была одна из редких терапевтических метафор, которую он употребил, разговаривая со мной. Он сказал, что надо подобрать ключ к человеку.

И пациент, как замок, к которому надо подобрать ключ: если ключ не подходит, его тут же надо выбросить и пробовать следующий. Поэтому все методы, которыми он пользовался, не что иное, как ключи, которыми он старался открыть пациента. И мне кажется, разные ученики Эриксона используют разные ключи.

Я использую ключ психобиологического возбуждения, поскольку этот ключ позволяет дойти до сердцевины проблемы так быстро.
Вопрос: Какой Вам видится перспектива развития психотерапии, пути дальнейшей дифференциации?
Эрнест: Я продолжаю оставаться юнгианским аналитиком, являюсь издателем юнгианского журнала и нахожу глубокую мудрость в этом подходе. Эриксон был абсолютно универсальным гением, который изучал различные подходы и направления как восточные, так и западные.

И его гений заключался в том, как он интегрировал эти подходы. С другой стороны, юнгианские техники очень ограничены, а Эриксон применял широкий набор различных техник.

Поэтому, если совместить Эриксона и Юнга, то у вас появляются колоссальные возможности. Мне кажется, что в будущем нас ожидает интеграция восточных и западных подходов, меня особенно интересует все, что связано с внутренней организацией, с трудными вопросами, теорией хаоса, мне кажется, что это серьезные вопросы.
Вопрос: Расскажите о своем образовании.
Эрнест: Я поступил в колледж как фармаколог. Мне удалось получить ряд стипендий, которые направили меня на изучение химии. Поэтому, закончив колледж, я продолжал работать в фармакологии. У меня было много сексуальных проблем, и однажды мой приятель дал мне книгу Фрейда Толкование сновидений и сказал, что это может мне помочь. Я буквально не мог оторваться от этой книги и прочитал ее залпом за 2 дня.

И меня это мгновенно преобразило. Я понял, что это ментальная химия.

Тогда я переключился на психологию.
Во время моего студенчества фармакология была для меня простым предметом, потому что я очень хорошо знал химию, и я все время читал русские романы. И про себя я мечтал бросить химию и начать писать.
Потом, когда я заинтересовался психологией, я думал, что буду заниматься исследованиями, и не надеялся, что этому найдется клиническое применение. Но когда я оказался в университете, так получилось, что практически все профессора, занимавшиеся исследованиями, не были во мне заинтересованы, они считали, что мне не стоит этим заниматься, поскольку я в этом недостаточно талантлив. А с другой стороны, профессора клиницисты предлагали мне различные стипендии и гранты, предполагая, что я очень талантлив в этой области.

Я практический человек, и пошел туда, куда звали деньги.
Я как бы продолжаю сам с собой сражаться: я стремлюсь провести какое нибудь исследование, пишу статьи, книги, составляю диаграммы и надеюсь, что когда нибудь стану исследователем. Вы посмотрите вокруг, кто сидит в этой комнате одни клиницисты. А где ученые? Ученые очень подозрительно ко мне относятся, когда я с ними разговариваю.

Инстинктивно они не верят мне, считают, что я не принадлежу к их племени. Поэтому, ну что же мне остается делать?
Вопрос: Расскажите о своих корнях.
Эрнест: Корни итальянские, отец мой переехал в Америку, когда мне было 6 лет. Отец и мать жили в маленькой деревушке. Отец был плотником, мать швеей. Поэтому можно сказать, что я происхожу из такого нижне среднего класса, который старался выбиться в Америке.

Поэтому я, можно сказать, наполовину второе, наполовину третье американское поколение.
В детстве мы дома говорили по итальянски. Поэтому, когда мы пошли в школу, все считали, что я глупый, потому что я плохо говорил по английски.

Но затем, когда мне исполнилось 6 или 7 лет, мои бабушка и дедушка, которые жили с нами, уехали от нас. Поэтому в развитии итальянского языка я задержался на уровне 6 7 летнего ребенка.



Содержание раздела