Напротив, Петти менее всего занимается внешней торговлей. Его интересуют повторяющиеся, закономерные процессы. Он ставит вопрос о законах, которые естественным образом определяют заработную плату, ренту и даже, скажем, налоговое обложение.
К концу XVII в. Англия уже становится самой развитой буржуазной страной. Это была в основном мануфактурная стадия капиталистического производства, когда его рост достигается еще не столько путем внедрения машин и новых методов, сколько путем расширения капиталистического разделения труда на базе старой техники: рабочий, который специализируется на какой-либо одной операции, достигает в ней большого искусства, в результате чего повышается производительность труда. Прославление разделения труда начинается в политической экономии с отдельных замечаний Петти, показывающего его эффективность на примере изготовления часов, и завершается Адамом Смитом, который кладет его в основу своей системы.
Во времена Петти и в промышленности и в сельском хозяйстве (что особенно отличало Англию) производство уже в значительной мере велось на капиталистических началах. Подчинение ремесла и мелкого земледелия капиталу проходило медленно и по-разному в отдельных отраслях и местностях. Еще существовали огромные массивы докапиталистических форм производства.
Но тенденция развития выявилась, и Петти одним из первых отметил это.
Наряду с шерстяной промышленностью, которая оставалась основой английской экономики и торговли, росли такие отрасли, как добыча каменного угля и выплавка чугуна и стали. В 80-х годах XVII в. в среднем за год добывалось уже около 3 млн. тонн угля против 200 тыс. тонн в середине XVI в. (Но уголь еще использовался почти целиком как топливо: процесс коксования не был открыт, металл плавили на древесном угле, истребляя леса.) Эти отрасли с самого начала развивались как капиталистические.
Менялась и деревня. Класс мелких земельных собственников, которые вели натуральное и мелкотоварное хозяйство, постепенно исчезал. Как их участки, так и общинные земли все более сосредоточивались в руках крупных лендлордов, сдававших землю в аренду фермерам.
Наиболее состоятельные из этих фермеров уже вели капиталистическое хозяйство, используя наемную рабочую силу.
Напомним, что сам Петти был крупным землевладельцем. Однако в своих сочинениях он, за редкими исключениями, вовсе не выражал интересы земельной аристократии.
Ленин сказал о Льве Толстом, что до этого графа настоящего мужика в литературе-то и не было. Перефразируя, можно сказать, что в политической экономии не было настоящего буржуа до этого лендлорда. Петти, ясно понимал, что рост богатства нации возможен лишь путем развития капитализма. В какой-то мере он осуществлял эти идеи в своих поместьях.
Сдавая землю в аренду, он добивался, чтобы фермеры улучшали землю и способы ее обработки. На своей земле он организовал колонию английских переселенцев-ремесленников.
Петти как человек — само кричащее противоречие. Большой мыслитель выступает перед беспристрастным биографом то как легкомысленный авантюрист, то как ненасытный корыстолюбец и упрямый сутяга, то как ловкий царедворец, то как несколько наивный хвастун. Неуемная жажда жизни была, пожалуй, его самой характерной чертой. А формы она принимала такие, какие диктовали общественные условия. В известном смысле богатство и почести представляли для него не самоцель, а какой-то спортивный интерес.
Он, видимо, испытывал внутреннее удовлетворение, проявляя таким закономерным для своей эпохи и условий образом энергию, ловкость, практическую сметку. На его образ жизни и мыслей мало повлияли богатство и титул.
Джон Эвелин, лондонский знакомый Петти, описывает в своем дневнике за 1675 г. роскошный ужин в доме Петти на Пикадилли и рассказывает: Когда я, бывая в его великолепном дворце, вспоминаю, что знавал его в неважных обстоятельствах, он сам удивляется, как с ним все это случилось. Он не очень-то ценит и любит шикарную мебель и все эти теперешние безделушки, но его элегантная леди42 не может выносить ничего посредственного и такого, что не было бы замечательным по качеству. Сам же он относится ко всему этому весьма безразлично и по-философски.
А что здесь делать? — случается ему говорить.— Я с таким же удовольствием могу поваляться и на соломе. И действительно, он довольно небрежен в отношении своей собственной особы43.
Однажды на улице в Дублине он подвергся нападению некоего полковника в сопровождении двух помощников. Сэр Уильям обратил их в бегство, хотя сам едва не лишился левого глаза от удара острием трости полковника. Удар пришелся в чувствительное место,— Петти с детства страдаS плохим зрением, и с ним на этой почве случались забавные, а порой и неприятные происшествия, над которыми он сам смеялся. Будучи однажды вызван на дуэль, Петти сказал присланному противником секунданту, что он хочет использовать свое право выбора оружия и требует, чтобы поединок проходил в темноте на плотницких топорах: он, мол, сильно подслеповат, и только таким образом можно уравнять шансы.
Дуэль не состоялась.
Больше огорчений доставляли враги, строившие ему козни при дворе, у ирландских наместников, в судах. В письмах Петти к друзьям в последние 20 лет жизни много горьких жалоб и желчного разочарования. Иногда он становится мелочен, бранится и жалуется по пустякам.
Но природный оптимизм и юмор превозмогают все. Он снова строит планы, снова представляет доклады и... снова терпит неудачи.
Жизнь его с I860 г. проходит то в Ирландии, то в Лондоне. На острове его держат поместья, дела, тяжбы. В Лондон тянут друзья, паука, двор. Лишь в 1685 г. он окончательно переселяется в Лондон с семьей и со всем движимым имуществом, в котором главное — 53 ящика бумаг. В том же году умирает Карл II и на престол вступает Иаков П. Новый король как будто расположен к Петти и благосклонно принимает его проекты, над которыми старик работает с новым приливом сил.
Но и это скоро оказывается иллюзией.
Летом 1687 г. у Петти стала сильно болеть нога. Дело кончилось гангреной, от которой он и умер в декабре того же года. Похоронили его в родном городе Ромси.
Он отвечает Саутвеллу, мягко упрекающему его в том, что, вместо устройства дел семейства, он занимается далекими от жизни вещами (полуслепой и мучимый недугом Петти слушал чтение только что вышедшей знаменитой книги Ньютона Математические начала натуральной философии).
Но и здесь сэр Уильям остается самим собой. Он, мол, дал бы 200 фунтов, чтобы Чарлз (его старший сын) мог понять книгу. О своих детях, которых он любил и воспитанием которых много занимался, Петти пишет: Не стану я потеть над тем, чтобы увеличить приданое дочери, и не стану обхаживать трутней. Я хочу, чтобы мой сын удовлетворился приданым той жены, которую он полюбит. И далее о смысле своей жизни: Ты спрашиваешь меня, для чего я упрямо продолжаю заниматься этими бесплодными трудами.
Я отвечу, что эти труды радостны и что величайшим и_блаженнейшим является труд мышления44.
Сэр Уильям Петти имел у современников троякую репутацию: во-первых, блестящего ученого, писателя, эрудита; во-вторых, неукротимого прожектера и фантазера; в-третьих, ловкого махинатора, человека жадного и не слишком разборчивого в средствах. Эта третья репутация преследовала Петти, начиная с его подвигов при дележе ирландских земель и до самой смерти. И она имела под собой основания.
Посмотрим на вторую половину жизни Петти как на биографию собственника и дельца. Перелом в его жизни наступает в 1656 — 1657 гг., когда он из интеллигента-разночинца превращается сначала в спекулянта и авантюриста, а затем в богатого помещика. Эта перемена неприятно поразила его лондонских и оксфордских ученых друзей. Петти волнуется и страдает от этого, он пишет Бойлю, мнением которого особенно дорожит, заклиная его не делать поспешных выводов, дать ему возможность лично объяснить ход событий.
Время отчасти стирает возникшее отчуждение, но следы его остаются.
Сразу после Реставрации Петти приходится вступить в жестокую борьбу за свои поместья: на них претендуют бывшие владельцы, из которых иные пользуются поддержкой нового правительства. Он бросается в эту борьбу со всей энергией и страстью, вкладывает в нее огромные душевные силы и время. Ему удается в основном сохранить свои разбросанные по всему острову земли, он торжествует.
Но бесконечные земельные тяжбы преследуют его. Имея многие десятки тысяч акров земли, он зубами цепляется за каждый клочок, ссорится, судится, жалуется. По его собственным словам, он одно время имел на руках сразу 30 тяжб.
Но и этого ему мало! Вопреки своим принципам, вопреки увещеваниям друзей он бросается в новую авантюру: вступает в компанию налоговых откупщиков — богатых финансистов, откупавших у правительства право взимать налоги и грабивших страну.